Виктор Малыгин: По дороге в завтра

Денисову показалось неожиданным такое заключение, как и многое в словах и поступках директора. Николая Тихоновича настораживало поведение отдельных новоселов. Он вспомнил вечер в общежитии. Обидно, что его так встретили молодые люди, что не нашел тогда с ними общего языка. Встреча, в столовой тоже не принесла успокоения. А Истомин относится к этому так просто.

— А ведь я в столовой говорил неправду, — продолжал между тем Семен Михайлович. — По форме вроде бы все правильно: трудности необжитых мест, пример старшего поколения… Но ведь юность нашего поколения проходила в другое, более сложное время. Теперь от многих трудностей можно уйти, но они цепляются за нас по вине растяп и бюрократов. А мы молимся на эти трудности

Истомин направлялся в контору, но увидел Дрожкина и круто свернул. Он приблизился к саням в тот момент, когда Николай наполнял водой бак возле одного из вагончиков. Семен Михайлович поздоровался, спросил ласково:

— Как трудимся, сынок?

Дрожкина очень тяготили и огорчали его обязанности: мечтал водить трактор, а приходится возить воду да еще на быках. Однако гордость не позволяла жаловаться, он ответил важно:

— Как видите…

В это время раскрылась дверь вагончика, показался старик, Николай передал ему бачок с водой.

Истомин кивнул головой на дверь:

— Кто такой?

— Дедушка Трофим.

— Кто?

— Тоже молодой патриот, — серьезно сказал Дрожкин, привыкший так называть всех новоселов.

— Что за наваждение? — И, забыв поговорить с парнем, Истомин поднялся в вагончик.

Старик свертывал цигарку. Но, когда хлопнула дверь, неосторожно повернулся и рассыпал табак, пробурчав что-то.

— Кто это столь любезно приветствует директора? — спросил Семен Михайлович, разглядывая старика с длинными тараканьими усами и клочками седых волос на голове.

Старик поднялся, растерявшись.

— Сидите, сидите, — сказал Семен Михайлович и сел сам. Он видел старика впервые, очень удивился, спросил, как тот оказался среди добровольцев.

— Заставили, дорогой, — улыбнулся старик, снова скручивая цигарку. Закурив, он объяснил, что, как и все, приехал в совхоз по комсомольской путевке.

— Как же вы решились?

— Старуха довела, — простодушно поведал дед и пошевелил усами. — Ну никакого житья не стало. Дай, думаю, махну куда подальше. К тому же и дело большое. Опять же внимание, почести и тому другое… Я, брат, на все руки — и столяр, и маляр, и стекольщик. Кого угодно в нашем квартале спросите, все знают Трофима Ровнякова. Меня, брат, любая целина примет.

— Как вас величают-то, папаша?

— Федорович… Трофим Федорович.

— Но как же вам, Трофим Федорович, старому человеку, выдали комсомольскую путевку?

— Прихожу в райком, говорю: «Хочу быть молодым патриотом…»

— Но какой же вы молодой патриот? — перебил Семен Михайлович.

— Так и там сказали, — согласился Ровняков. — Такие бюрократы…

— И получили путевку?

— Я везде, брат, вхож, в ЦК ли, в президиум ли, — небрежно ответил Трофим Федорович.

— Старуха-то, выходит, отпустила?

— А то ж… Прихожу с комсомольской путевкой. Она: то да се, да куда ты, Трофимушка, без меня. А я: «Старуха! На линию огня — пельмени, водку!».

Истомин услышал паровозный гудок и поднялся, чтобы идти встречать поезд, но задержался, вспомнив Дрожкина.

— Трофим Федорович, с волами дело иметь вам, конечно, приходилось?

— А как же! — Ровняков с детства жил в Москве, волов и близко не видел, но ему не хотелось признаться в этом.

— Вот и отлично! — обрадовался Семен Михайлович. — Действуйте на пару с Дрожкиным, парень он хороший, сработаетесь…

На станции с поезда сошли двенадцать добровольцев, приехавших в Коскуль с Кубани.

С секретарем обкома партии Романовым Истомину удалось связаться лишь через три дня.

Когда на бюро обкома утверждали директоров целинных совхозов, Романов их просил звонить ему лично по всем вопросам, связанным с организацией новых хозяйств, с устройством быта людей. Семен Михайлович считал, что время для такого звонка подошло, и настойчиво добивался связи. Но все эти дни Романова в обкоме не было. Теперь он оказался у провода… Собираясь говорить по телефону, Истомин был сердит и раздражен. «Им там что? Над ними не каплет»… — ворчал он про себя. Но как только начал говорить, воинственность сразу же пропала.

— Не горячитесь! — осадил его Романов. — Я, к сожалению, не могу видеть, что происходит за тридевять земель, и даже не знал, что там такой беспомощный директор. Почему не позвонили раньше?.. — Секретарь обкома выслушал Истомина и сам начал задавать вопросы: сколько в совхоз приехало трактористов, какие на элеваторе семена, знакомы ли руководители «Степного» с литературой о районе?