Кирилл Голованов - Море дышит велико

PОМAH

ЛЕНИЗДАТ

1983

Тишина не бывает одинаковой. Она похожа на воду, все качества которой — жёсткая или мягкая, пресная или горько-соленая — зависят от примесей. Артём Чеголин различал нервный шелест страниц. Тридцать человек в тишине класса листали конспекты. Это была нетерпеливая, взрывчатая тишина.

Артём тоже листал свои тетради, которых накопилось так много, что они едва втискивались в специальный парусиновый чемодан. Он листал их, поглядывая на входную дверь, поскольку была его очередь дежурить по классу. Когда дверь наконец распахнулась, пропустив сухощавого «капраза» в тужурке при всех орденах, Чеголин подхватился было скомандовать, но не знал как. По-старому: «Встать! Смирно!..» — уже неловко. На верхней кромке чёрной доски рядом с сегодняшней датой: «25 апреля 1947 года» — дразнилось меловыми буквами неоконченное слово: «л-е-й-т-е-н-a-н…» Восемь букв — восемь экзаменов, итоговых за выпускной курс и государственных. Возглашать по-новому: «Товарищи офицеры!» — тоже пока нельзя. Последняя буква из того заветного слова, что выведено на доске, пока не заработана.

— Корпите? — рассердился «капраз». — Зачем?

— Сами знаете, товарищ капитан первого ранга. Завтра последний экзамен.

— Вон из класса! Загорать, купаться…

— Как загорать? А консультация?

— Никаких консультаций! Ежели кто, пн-те, болван — всё равно не поможет. Остальным нечего разводить толкунцы.

Преподаватель насмешничал, слегка покачиваясь с пяток на носки. Его «пн-те» — означало сократившееся от частого употребления присловье «понимаете», а «толкунцы» было неофициальным термином из курса лоции, где рассматривались штурманские задачи, связанные с приливо-отливными явлениями. Слово это, употребленное в переносном значении, не озадачило никого из присутствующих. Все они умели определять время наступления и высоту полных и малых вод в любой точке Мирового океана, переменные направления и скорости возникающих при этом течений. Но таблицы и формулы давали только самоуверенную иллюзию знаний. Надо было ещё почувствовать, как прилив, встречаясь с отливом, заставляет море клокотать в полный штиль, как упомянутые «толкунцы» швыряют корабль, и корпус его будто скрежещет по камням, и рулевой не в силах выдержать назначенный курс. Понятно, что школяры не желали «разводить толкунцы» и смеялись, уже считая себя моряками.

Преподаватель военно-морской тактики Терский на лекциях упирал на хладнокровный расчет и грамотность решения. Ордена и медали на его тужурке кивали при этом с убедительным серебристым перезвоном. Много было боевых орденов, а больше всего бросалась в глаза лучистая звезда с якорьками и гордым нахимовским профилем и непривычного вида, большой крест Святого Улафа, который, по слухам, будто бы давал право бесплатной выпивки в норвежских кабаках. Крест, это ясно, — награда за Киркенес. А остальные? Терский обычно отшучивался, не подозревая о том, что на выпускном курсе по рукам ходила вырезка из газеты. Бумага была нехорошая, ломкая — как ни крути, на цыгарки уже не годилась, а текст начинался так:

«Один берег наш, другой занят врагом. На нашем морские пехотинцы с нетерпением ждали продовольствие и боезапас. Капитан второго ранга Терский, руководящий операцией, дал последние указания командирам четырех морских охотников, выделенных для сопровождения транспортных средств…»

Автор газетной статьи называл «малые охотники» за подводными лодками «морскими охотниками», как будто все остальные противолодочные корабли большего водоизмещения предназначены для действий на реках. Конвой там именовался «караваном», бой местного значения — «операцией», и это было смешно, особенно накануне государственного экзамена по военно- морской тактике. На консультации было бы вполне уместно поиронизировать по сему поводу, попутно подчеркнув собственную профессиональную эрудицию, и заодно уточнить вопрос о награде. Насчет награды сомнений не возникало, поскольку в конце статьи сообщалось: «Важные грузы были доставлены полностью и почти без потерь».