Вильям Козлов: Услышать тебя

— Разрешите, я вам помогу? — Сергей взял у приезжей чемодан и поднялся вслед за ней в автобус.

Сергей вьюном вертелся у высокого зеркала в углу сумрачной комнаты. Проклятый, будто жестяной, воротничок белой нейлоновой рубашки не застегивался. Пуговица становилась наискосок, поперек, только не так, как ей полагалось. Застегнув наконец воротничок, нацепил галстук, облачился в свой единственный парадный костюм несколько устаревшего фасона. Засунул в верхний карман пиджака сложенный треугольником чистый платок, но, взглянув на себя в зеркало, поморщился (типичное пижонство!) и снова запихал платок в карман брюк.

— Как на свадьбу собираешься, — съехидничала мать.

Она заглянула из кухни в комнату. В руках тарелка и полотенце.

Сергей налил из флакона на ладонь зеленого пахучего одеколона и похлопал себя по свежевыбритым щекам.

— Я сегодня, кажется, встретил свою Прекрасную Незнакомку, — сказал он, моргая: одеколон попал в глаз. — Какие глаза…А улыбка! — Сергей растопырил пальцы и уставился на ладонь: — Мозоль натер, пока тащил ее чемодан до гостиницы…

— И не лень? — сказала мать. — Лучше бы дров с Генкой напилили и накололи… Все-таки для дома польза.

— Я ее на танцы пригласил, — продолжал Сергей. — Как ты думаешь, придет?

— Мне-то что за дело до твоих вертихвосток!

— Вертихвостки… — невозмутимо повторил Сергей. — Это птицы такие есть, да? Они хвостиком вертят вправо-влево, вверх-вниз… Трясогузки, по-моему?

Мать с трудом сдержала улыбку. Вытирая и без того сухую чистую тарелку, ворчливо спросила:

— Ночевать-то придешь?

— Можно подумать, что я дома не ночую! — возмутился Сергей.

— Думаешь, я не слышу, как ты каждый день под утро потихоньку дверь открываешь?

— Ладно, теперь с песнями буду возвращаться, — рассмеялся он. — Какая твоя любимая? Кажется, «Полюшко-поле»…

— Ты вспыхиваешь, как порох, — сказала мать. — В любую драку можешь ввязаться, а я лежи всю ночь, не смыкая глаз, и думай, думай…

— А ты не думай, мать, — посоветовал Сергей. — Спи. С улицы влетел в комнату Генка. Раскрасневшийся, с разноцветным чубом. Такого удивительного чуба, как у братишки, Сергей ни у кого не встречал. На правой стороне головы волосы росли у Генки гуще и гораздо быстрее. По краям темные, а к центру все светлее, превращаясь в белую кисточку.

Увидев брата, Генка обрадовался, но чувства свои бурно выражать не стал, хотя темно-синие глаза его так и засияли.

— Как же я тебя прозевал?! — воскликнул он. — С утра на дороге караулил… Мотоцикл почистил…

— Заводил? — напустив на себя суровость, спросил Сергей.

— По тропинке вдоль огородов разок прокатился… На улицу не выезжал. Честное слово! Спроси у Валерки.

Валерки не было дома, поэтому спрашивать было не у кого. И потом, младший все равно Генку не выдаст. Наверное, и его прокатил… Надо замыкать на замок. Выскочит когда-нибудь, чертенок, на улицу и врежется в машину. На свою голову научил его ездить на «ИЖе».

— Завтра, будет время, на озеро прокатимся, — сказал Сергей.

— Ура! — гаркнул Генка, Ему хотелось обхватить брата за шею, прижаться к его щеке. В семье Волковых телячьих нежностей не признавали. Целовались только, когда кто-нибудь приезжал домой после длительной разлуки. Хорошо это или плохо, но все Волковы в проявлении своих чувств были весьма сдержанны. Так было принято у родителей, так поступали и дети. Даже всеобщий любимец, кудрявый семилетний Валерка, никогда ни к кому не лез целоваться.

Сергей достал книгу, полистал и вытащил пятидесятирублевую бумажку. Подумал и взял еще одну. Захлопнул внушительный, в синей обложке, том и аккуратно поставил на этажерку. Мать, наблюдавшая за ним, ничего не сказала, лишь губы поджала: только подумать! Сто рублей на один вечер! Сергей зарабатывал в редакции прилично и матери отдавал почти все зарплату, в этом смысле грех на него жаловаться, но, загуляв с друзьями-приятелями, мог изрядную сумму выкинуть на ветер.

— Я пошел, — сказал Сергей, впрочем ни к кому не обращаясь. Его раздражало столь пристальное внимание матери к его особе. Как будто не в театр идет отдохнуть, а собрался на какое-то темное дело.

— К Кольке надо зайти, — прибавил он и даже поморщился: оправдывается, будто уже виноват в чем-то.

Трудно все-таки взрослому парню жить под крылышком родителей. Так всегда и будешь для них ребеночком. А ребеночку скоро двадцать четыре года, и он уже в армии отслужил и имеет звание старшего сержанта. Знала бы она, как ее сынок Сереженька на своем вездеходе зимой, во время учений, в болото ухнул и только чудом остался жив. За спасение машины и экипажа командир части лично вручил Сергею Волкову грамоту и серебряные часы. Часы оказались почему-то карманными, а парню в наш век носить карманные часы просто смешно. Теперь даже в брюках кармашков для таких часов не делают. Когда отец приехал в часть навестить сына, Сергей отдал ему часы. Отец и сейчас их носит.