Иван Щеголихин - Не жалею, не зову, не плачу...

разглядели у него паркетное или мозаичое глазное дно, последствия хронического

сифилиса, назначили ему лечение. Привезли всех обратно, кроме одного психа,

бывшего летчика, между прочим. Актирование Албергса подтвердили, он скоро вышел

на свободу и уехал в Ригу, обещал писать, но – ни слуху, ни духу. Характерная черта –

никто обратно в лагерь не пишет, хотя все обещают. Волгу стали лечить по назначению

Абакана – биохиноль, новарсенол, витамины, точнее говоря, мы записывали

назначения в историю болезни, а от уколов Волга начисто отказался. Через месяц он

снял повязку, походил в темных очках день-два, выдули мы с ним бутылку армянского

коньяка, Волга снял очки и вышел в зону. И вот тут-то и началось…

И в больнице началось, и в лагере началось. Коля Гапон после его ухода

остановил меня в углу коридора и прямо, грубо потребовал ампулу пантопона. Я ему

повторил в сто первый раз, ключи у вольных, пантопон Зазирная колет сама и

отчитывается за каждую ампулу. Кое-как отбился. Власть в больнице переменилась,

начали курить в палатах и плевать на пол – слабода-бля! Никогда не соглашусь, что

демократия – хорошо, всегда буду голосовать за твердую власть. Через неделю Арбуз

мне доверительно – Волга локшанулся, утром на разводе закрыл ворота предзонника,

теперь ему кранты. Не положено вору даже пальцем касаться запретки и всего, что

связано с охраной зека, а тут – закрыл ворота. Стоял на разводе в первом ряду, дунул

сильный ветер, и на него ворота пошли. А что Волга? Ворота его по морде бьют, а он

должен пятиться, да и куда, если сзади колонна впритык? Волга пинком по воротам, и

они закрылись. Можно сказать, Волга своими руками, вернее, ногами закрыл себе

крышку гроба. Но могли и раздуть слух, я уже знал – пока вор здесь, да еще крепко в

законе, о нем говорят только хорошо, но стоит ему уйти, как начинается рытьё под

авторитет, здесь как в зеркале отражается вольная жизнь больших начальников,

властолюбцев и завистников. Только в лагере резину не тянут, склока, интрига, поклёп,

как и правое дело, быстрее дают результат, смелее решаются. Странно, что Волга не

заходит ко мне, здесь мы каждый вечер говорили с ним откровенно и по-дружески. Я

понимал, ему сейчас не до меня, тем более, интересно узнать подробности. Гапон без

Волги совсем оборзел. Ночной стук в дверь – всегда тревога. Либо надзор со шмоном,

перевернут сейчас всё вверх дном и обязательно что-нибудь заберут, либо на поднятие

трупа, либо поддатый блатной за каликами пожаловал, не отвертишься, либо санитар,

кто-то из больных дуба дает. Открываю, стоит Гапон в теплом халате, руки в карманах,

из правого видна наборная рукоятка ножа. «Выходи, там Невзоров загибается».

Неужели этот скот пырнул, требуя ампулу? Невзоров, дежурный фельдшер, лежал на

кушетке, лицо как мел, глаза черные, зрачки расширены, я сразу на пол – где кровь? –

нет, пол чистый, за пульс его – еле-еле. Я сонный, Невзоров еле живой, а Гапон бодрый,

гад, начифиренный, огневой, кружит вокруг нас, как пантера, только халат развевается.

Пришлось Невзорова отпаивать. Остались мы теперь с Гапоном, каждую ночь он будет

задавать концерты, и ничем этого гада не урезонишь. А днем Арбуз опять втихаря:

«Пошло толковище». Оказывается, в тот самый момент через ворота хотел пойти на

рынок Алик Шаман, он стоял рядом с Волгой и уже наготове был, туман как раз, темно,

а у Шамана срок 18 лет. Волга помешал вору в законе выйти на волю. Враньё, конечно,

трепотня, клевета – лишь бы подловить Волгу, пришить ему криминал. Какой дурак

пойдет на рывок, если за воротами стеной ждет конвой с оружием наизготовку? Досье

у Волги набиралось быстро, но он парень не только башковитый, но еще и отчаянный,

и жестокий. Я помню его вопрос: от какого удара дал дуба сука Лысый, неужели не

можете определить? Нелегко будет Гапону, Шаману и другим стебануть Волгу, нет

такого смельчака в лагере, чтобы на него руку поднял. Может, с этапом придет

головорез и по незнанию окажется храбрым – слишком велик у Волги авторитет.

На другой день еще новость. Когда Цапля уходил на этап, он якобы оставил Волге

воровское золото, а Волга вместо того, чтобы запас беречь для общака, вставил себе

четыре коронки, вся пасть у него сияет. Волга дал объяснение: воровское золото он

пустил на подогрев Малой зоны, есть свидетели, а золото на фиксы он выиграл. Я