Евгений Нечаев - Под горой Метелихой [Роман]

— Действуйте, действуйте! — проговорил он вполголоса. — В статье можете сослаться, что товарищ Нургалимов лично присутствовал во время инструктажа. Но не одобрил.

Секретарь райкома прошелся по кабинету до окна и обратно, хотел добавить что-то еще, но остановился против укрытой рамы. Приподнял свисавшее полотно.

— Это что же? Единственный экземпляр? — спросил он, поворачиваясь к онемевшему Антону. — Жаль, очень жаль! Я бы на вашем месте, товарищ Скуратов, приказал размножить его литографским способом, а подлинник подарил бы республиканскому музею. Скромность не позволяет? Придется, видимо, мне уж заняться этим, с вашего позволения.

Нургалимов с усилием приподнял массивную раму, кивком головы подозвал к себе Ордынского:

— Попрошу вас отнести это ко мне.

Антон остался один. Перед глазами у него зияла мрачная пустота.

Дымов не торопился. Полевой извилистой стежкой, минуя Константиновку, вышел он к деревне Большая Гора. На краю ее возвышалось кирпичное длинное здание под железной крышей и прилепившейся сбоку прокопченной трубой. Кажется, ничего здесь не изменилось за три года, только как-то поблекло всё: и само здание мастерских, и навесы с распахнутыми воротами, и пустынный двор с раскиданными в разных местах тяжелыми тракторными плугами, остовами разобранных машин.

Тракторов под навесами не видно, а на бетонной площадке перед въездом в мастерскую сиротливо стоит единственная полуторка с обшарпанными бортами и на трех скатах. Под левый передний диск подсунут чурбак.

Через дорогу — бревенчатое строение конторы. У крыльца — директорский «козлик» с откинутым брезентовым верхом. Шофёр спит на заднем сиденье, одна нога его в стоптанном пыльном сапоге покоится на спинке. По другую сторону от крыльца — газетная витрина, Доска почета с выгоревшими фотографиями передовиков соревнования.

Владимир остановился у этого щита: «Колос» на четвертом месте. Лучше всего дела у татарского колхоза «Берлик». Цифры выведены мелом, выписаны аккуратно и подчеркнуты, а вверху помечено: «За вторую декаду августа».

Чтобы заставить себя не думать о том, что ожидает его дома, Владимир принялся сравнивать данные по колхозам. Складывал, вычитал проценты, пересчитывал вновь, сожалея при этом, что больше нечем заняться и идти всё равно надо. Не стоять же тут до обеда! Хорошо и то, что никто не окликнул его на улице; рано еще, не проснулась деревня. А зачем, собственно, понадобилось ему тащиться в Каменный Брод? Нет ведь ни матери, ни жены. Одно остается, что там родился. Ну и что? Не всё ли равно, где теперь мытариться.

«Сеять пора бы, а у них еще и рожь не вся сжата, — насильно повернул свои мысли Владимир. — Что же это ты, Андрон Савельевич? У соседей восемьдесят пять — девяносто процентов сжато колосовых, а у тебя и семидесяти нет? Неужели и ты сдавать начал?» Попытался представить себе Андрона, а вместо него другое лицо увидел. Насупился, отвернулся в сторону. И тут — шаги на крыльце конторы. Трое вышли.

В переднем Владимир без труда узнал Карпа Даниловича. Постарел тот заметно, в плечах сжался, без бороды совсем другим выглядит. А лицо всё такое же смуглое: с молодых лет задубело оно от кузнечного горна; взгляд живой, с прищуром. За Карпом спускается по ступенькам и придерживается за перила невысокий мужчина в армейской фуражке с темным околышем, а в дверях остановился еще один — высокий, в кожаной куртке. Глянул Владимир на эту куртку, дернулись у него жилы под тугим воротником гимнастерки, — куртка-то его, Владимира! Еще раз стегнул взглядом, теперь уже выше — по лицу главного агронома, а тот ухватился рукой за стояк, да так и остался на месте.

А Карп уже обнимает, тискает жесткими пальцами:

— Владимир Степаныч! Володька!! Нежданно-негаданно! Жив и здоров?! Руку-то я тебе не помял ненароком? Знаю, брат, всё знаю! Ну вот и вернулся! Спасибо, что тропку старую не забыл!

— А я теперь, дядя Карп, вроде слепого коня, — ответил Владимир, осторожно высвобождаясь из крепких объятий Карпа. — Ноги сами с большака свернули.

— Вот и славно! А мы, видишь, засиделись. Сам понимаешь — в неделю раз видимся. Съехались что-то уж за полночь, слово за слово, смотрим, светло на дворе. И опять — в разные стороны. Так оно и идет время-то — колесом. День ли, ночь — различать перестали. А ты ведь голодный небось? — спохватился Карп. — Давай, брат, ко мне! Старуха сейчас нам яишенку… Я ведь теперь тут и живу, рядом!