Евгений Нечаев - Под горой Метелихой [Роман]

Илья Ильич без особого интереса посмотрел на насупленный танк и повернулся было назад, но в этот момент приподнялась и встала на ребро броневая крышка на башне КВ. В люке показалась непокрытая седая голова танкиста. Он был бородат, в защитной стеганой куртке, но без погон, а борода была глянцево- черной и перевита густыми кольцами. Танкист проморгался, протер глаза — видимо, спал до этого — и, прочитав название станции, начал поспешно вылезать из башни, опираясь одной рукой — правой. Левая была у него на перевязи.

— Стало быть, вместе с машиной в капиталку? — весело окликнул его Илья Ильич. — Здорово, брат, тебя помяли!

— А тебе-то какое дело? — не особенно дружелюбно отозвался танкист. — Топай давай…

Поджав губы и медленно поворачивая голову, бородатый солдат смерил неприязненным взглядом откатившегося Илью Ильича, погладил рукой по бугристой, шершавой броне, шумно вздохнул. Спрыгнул с платформы, забросил на плечи тощий узелок солдатского вещевого мешка и не оборачиваясь зашагал прочь. На переезде остановился, закурил, действуя всё так же одной рукой. Потом поочередно размял пальцы на поврежденной левой руке, сжимая и разжимая их большим пальцем правой. Понемногу пальцы стали шевелиться, подрагивая сжимались в нетвердый кулак, а выпрямиться до конца не могли. Солдат улыбнулся.

«Доктор-то что говорил? — спросил он самого себя. — Работу, работу им надо! А потом и в других шарнирах ржавчину помаленьку отъест. В локте, в плече… Ничего, ничего. — Пригнулся, сорвал травинку, сунул ее в непослушные пальцы левой руки. — Вот вам теперь вместо рычага фрикциона — мните!»

Со станции, погромыхивая и извиваясь на стрелках, вытягивался к выходному семафору оставленный эшелон. Человек на переезде посторонился, пропустил перед собой тяжело приседающие на стыках платформы, долгим взглядом проводил серую громаду КВ. Постоял еще некоторое время опустив голову и, затоптав окурок, пересек пустынную привокзальную площадь, не останавливаясь вышел на столбовую дорогу.

Вечерело, фиолетовые сумерки выползали из придорожных кустов, нагретые за день кроны раскидистых сосен струили на землю смолистый настой хвои, от лип веяло тонким щекочущим ароматом, от осин— горьковатой прелью. Лениво взмахивая широкими крыльями, над лесом величаво проплыл старый беркут. Он совсем был черным. Сел на разбитую молнией сухую березу, гордый в своем одиночестве.

Бородатый солдат прошел в трех шагах от березы; беркут не шевельнулся, не повернул головы. А темень внизу всё плотнее, вязче. Неслышно переступая мохнатыми толстыми лапами, крадется она след в след, забегает вперед, стелется под ногами у прогнивших мостов, по овражкам. Вот и заостренные шпили высоченных елей погрузились во тьму, в соседнем болотце крякнула потревоженная кем-то утка, из камышей с треском сорвался выводок. Где-то глухо позванивают ботала на шеях спутанных лошадей. На лесной поляне дымит небольшой костер. Солдат ничего этого не замечал. Лицо его было хмурым, брови сдвинуты к переносью.

Августовские ночи прохладны. По широким балкам с вечера еще разливаются тягучие туманы, обволакивают холмы и перелески. Издали кажется, будто всё это — острова: и плотная березовая рощица, и отлогий пригорок с бабками сжатой ржи, и притулившаяся на опушке соснового бора уснувшая деревенька. В темно-синем глубоком небе осторожно пробирается полнолицая и немного задумчивая луна, а вокруг нее роится хоровод зеленоватых мерцающих звезд без числа и счета. Вот упала одна: коротко чиркнула, точно спичкой, по густой синеве, рассыпалась золотистой пылью. Следом — вторая, в другую сторону.

Это не трогало одинокого путника. Беспрестанно шевеля пальцами левой руки, он шел вперед. Часа через три после того как солдат вышел со станции, на мосту позади него дробно прогрохотали кругляки под колесами легкой повозки. Это было слышно по спорому шагу лошади и по тому, как одолела она подъем.

Солдат свернул на обочину, а тот, что ехал в тележке, попридержал вожжи.

— Садись, добрый человек, попутчиком будешь, — начал первым Илья Ильич. — И мне веселей, и тебе прямая выгода. Далече ли путь держишь?

— Не так оно и далеко, а отсюда не видно, — сухо ответил путник. — Сам-то ты откуда?

— Мы-то? А мы — константиновские, — пропел Илья Ильич. — Хлебушко вот свезли. Красным обозом то есть. А вы, случаем, не из города в наши края? Не в командировку? Какими интересуетесь, ежели не секрет, вопросами?