Иван Мельниченко: Пока ты молод

Заметив, что его слушают невнимательно, только из вежливости, слегка нахмурился и приподнялся.

— Ну, так где вы мне, Ольга Константиновна, — уже с легкой прохладцей в голосе спросил он хозяйку, — отведете место или… э-э… комнату?

— Можно в этой. Скоро холода, а зимой мы с Сережей живем в той, в маленькой. Там теплей и топить меньше приходится. Да и сколько мне с ним надо, — заключила добродушно Воротынцева и тут же обратилась к Сереже: — Пойдем, сынок. Пусть отдыхает человек.

Олишев посмотрел на нахмурившегося, неохотно поднимающегося с табурета Сергея. «Яблоко от яблони недалеко падает», — подумал он, вспомнив восставшего финляндца Федора Воротынцева. Но тут же отогнал от себя воспоминания и подмигнул Сергею на прощание:

— Вот ты какой злой, оказывается. Но ничего, мы еще с тобой помиримся. Вот сходим как-нибудь вместе на охоту, и все поправится.

И случай такой вскоре представился. Как-то во двор к Воротынцевым зашел Мишка Держак и, захлебываясь, рассказал Сереже о том, как его, Мишкин, Букет поймал в буртах большого старого зайца. Это заинтересовало подошедшего к ним Олишева. Он попросил их собрать назавтра своих друзей возле конторы «Хозяйства № 6», как теперь стал называться колхоз имени Кирова в Копповке.

Сережа и Мишка, догадавшись, что речь идет об охоте, согласились и на следующий день привели с собой в назначенное место еще четверых заспанных, но горящих любопытством загонщиков.

Олишев пришел к конторе с автоматом и велел всем собравшимся следовать за ним. Пришли к конюшне. Там стояли подготовленные для охоты неоседланные лошади. Их вывели по одной во двор столько, сколько пришло ребят. Когда все они, кто как мог, взобрались на своих лошадей, Олишев вывел из конюшни гнедого мерина и бодро скомандовал:

— Ну, казачки, вперед!

Ехали по вязкой черноземной дороге, испещренной отстоявшимися дождевыми лужами. Вскоре впереди показался большой черный массив неубранного подсолнечника. Когда стали приближаться к нему, Олишев приказал загонщикам свернуть вправо, проехать по стерне вдоль участка к концу гона и оттуда, растянувшись цепочкой по подсолнечнику, снова править в сторону дороги, к нему.

Сам же он спутал лошадь и пустил ее в густую, слегка пожелтевшую от дождей отаву. Потом прошел по подсолнечнику к небольшой прогалине, раздвигая руками тяжелые, лысеющие от перестоя черные головы, вырвал с корнем десятка два толстых стеблей, сложил их в кучу и стал ждать.

И вот, наконец, послышалось отдаленное, все приближающееся гиканье и улюлюканье. Олишев напряженно всматривался в зияющие пасмурные ряды подсолнечника, крепко, с каким-то давно не испытываемым волнением сжимая автомат. И вдруг он увидел в одном из междурядных просветов несущегося прямо на него крупного рыжеватого зайца. Он уже, казалось, различал ничего не видящие перед собой, испуганно вращающиеся глаза русака, уже прицелился и хотел было пустить короткую очередь, как неожиданно над головами подсолнечника вспыхнуло возбужденное лицо Мишки Держака.

Стрелять было невозможно. Заяц, чуть не налетев на Олишева, резко метнулся в сторону и скрылся в густом придорожном бурьяне. Олишев вскочил, матерно выругался и бросился навстречу загонщику. Крепко вцепившись в повод Мишкиной лошади, он со всего размаха ударил кулаком в зубы седоку. Тот вскрикнул и, откинувшись всем телом назад, выпустил поводья. Легкое тело его тихо сползло на землю.

Олишев повернулся, быстро прошел к своей лошади, распутал ее и поскакал в деревню.

Ребята съехались в кучу, соскочили с лошадей и, подбежав к Мишке, в ужасе остановились. Тот лежал на правом боку, от угла рта его медленно полз по щеке маленький белый зуб, оставляя за собой красную полоску.

— Собака! — негромко проговорил Сережа в спину удаляющемуся Олишеву и выступил вперед. Склонившись к вздрагивающему, размякшему телу своего друга, он сказал ребятам: — К фельдшеру нужно побыстрее его!

Двое придерживали за поводья испуганно всхрапывающую Сережину лошадь, остальные осторожно подняли Мишку, усадили его поближе к холке и не отпускали, пока Сережа поудобней усаживался позади него.

Через полчаса они были у фельдшера.

…Олишев пришел к Воротынцевым только поздней ночью. Он был пьян и еле стоял на ногах. Не обронив ни единого слова, прошел в занятую им комнату и, видимо не раздеваясь, сразу же плюхнулся в скрипнувшую кровать. Он что-то бормотал, похоже сквозь слезы. Когда в сенях начала мяукать проскочившая туда со двора вслед за Олишевым кошка, Ольга поднялась и, впуская ее в комнату, явно услышала за дверью большой комнаты, как простонал постоялец: