Василий Гроссман - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

Молодежь уже в четвертый раз выносила на мусорный ящик большие тюки тряпья, которое не возьмет ни «скупка», ни самые маломощные старушки.

А тут же, рядом со старым, траченным молью тряпьем, кольца с прелестными бриллиантами, жемчуг, хрусталь, фарфор…

Ксения почти никогда не надевала этих драгоценностей — боялась, что соседи позавидуют, сглазят, воры обокрадут.

И хотя Варвара Александровна понимала, что это нехорошо, она сказала:

— Да посмотрите вы, какая прелесть колечко.

Она сказала брату:

— Сережа, да взгляни хоть, уставился в книгу…

Сергею Александровичу, чья непрактичность и отрешенность от житейских дел стала предметом семейных добродушных насмешек, поручили рассматривать книги — те, что следует взять себе, те, что пойдут к букинистам, те, что отправятся на свалку. Дело у него не пошло, он взял в руки книгу, вытер влажные глаза, увлекся, стал читать, зачитался…

Пыль, поднятая со старых, лежащих за шкафом вещей, запах лекарств, папиросного дыма, лицо умершей — все было так страшно и странно, так несоединимо с тем, чем до этого дня жила студентка Ира.

Все, чему посвятила Ксения Александровна свою жизнь, ушло от нее, расставалось с ней, навеки уходило от нее в комиссионные магазины, чужие шкафы, в ящики безвестных столов, в мусорные контейнеры и на склады вторичного сырья, бессмысленно и ненужно пролежав десятилетия в этой комнате, что через день-два займут неизвестные люди. Все, чему посвятила она свою жизнь, равнодушно отвернулось от нее, изменило ей, словно она и не жила на свете… Никаких следов ее жизни, ее души не осталось на этих вазах, кольцах, бокалах… Оботрут их мокрой тряпкой — и все. И никому не будет дела до Ксении Александровны, ее жизни и смерти.

Одно лишь стеклянное ожерельице оставалось с Ксенией Александровной, не изменило ей, не уходило от нее, собиралось сопутствовать ей в огонь крематория и в тишину могилы… Оно уходило с ней — грустное напоминание о том, что когда-то она ради благоразумия и покоя отвернулась от счастья…

Сколько превосходства было в насмешливой брезгливости Леночки, выносившей на свалку не имеющее ценности барахло, которому тетя отдала жизнь. Как мудр по сравнению с умершей старухой был Костя — молодой инженер, перворазрядник-альпинист, когда, волоча на мусорный ящик узлы лоскутов, грубо говорил:

— Ох и барахольщицей была тетя Ксения.

Какой невысказанный укор был в глазах Ириной мамы — Ксения была так бережлива, расчетлива, а ведь так просто и легко могла бы она помочь сестре, брату, племянникам в тяжелые дни нужды, к чему же было жалеть все эти вещи, не делясь с близкими, скрывая их от близких.

И дядя Сережа, цеховой экономист, робкий, стеснительный книжник, всем своим видом показывал равнодушие к тому миру, которому тетя Ксения отдала свою жизнь.

Характеры и склонности трех мужей Ксении Александровны были запечатлены в тех вещах, что остались в ее комнате. И словно палеонтологи, восстанавливающие картины жизни прошедших эпох, родные, разбиравшие вещи, вскрывая все более древние геологические пласты, восстанавливали жизнь, шедшую в эти давние времена.

Третий муж Ксении Александровны, умерший восемь лет тому назад от разрыва сердца, был профессором-искусствоведом — от него остались книги, альбомы репродукций, две картины — пейзаж Федора Васильева и великолепный женский портрет, написанный неизвестным в России итальянским мастером. Второй муж Ксении Александровны, главный инженер номерного КБ, погибший при автомобильной катастрофе, был охотником и любителем фотографии — в нижних ящиках столов и комодов лежали фотоаппараты, охотничьи складные ножи, за портьерой висело в кожаном футляре ружье Перде.

А ее первый муж, умерший в лагере, коллекционировал фарфор, посуду, золотые хронометры, редкие монеты.

Ира видела, что безысходность и тоска не только в полной ненужности старого барахла, которое она вместе с Леной и Костей выносила на мусорный ящик.

Она ощутила раздражение Леночки, едва Костя сказал:

— «Лейку» я хочу взять себе.

Леночка сказала:

— Костенька, почему же именно ты, ведь ты знаешь, что Ваня давно мечтает о таком аппарате.

Костя усмехнулся, с предупредительностью произнес:

— Пожалуйста, пожалуйста… — и не стал спорить с Леной.

Но что с того, что Костя не поспорил с Леной, — Ира ясно ощутила напряженность, возникшую между близкими людьми.

Да уж, казалось, чем проявлять друг к другу фальшивую предупредительность, лучше бы все вслух перессорились.