Василий Гроссман - Избранные произведения в одном томе [Компиляция, сетевое издание]

Помощник секретаря, глубокомысленно молчаливый Барулин, носивший обычно галстук и кофейного цвета пиджак, был одет в защитного цвета галифе и гимнастерку, с ремнем через плечо, на боку у него висел наган в кобуре; сотрудники обкома, входившие в приемную, тоже надели гимнастерки. Почти у всех появились планшеты и полевые сумки.

В коридорах и приемной было много военных. Поскрипывая ладными блестящими сапогами и снимая кожаную коричневую перчатку с руки, прошел через приемную в кабинет сухощавый, статный полковник — командир дивизии внутренних войск. Все военные в приемной встали, вытянулись. И Барулин тоже встал, хотя он не был военным. Полковник узнал Степана Федоровича, улыбнулся ему, и Степан Федорович встал и поздоровался почти по-военному. Они познакомились в обкомовском доме отдыха, и воспоминание об этом знакомстве, совсем не военном, было связано с веселыми и приятными днями — прогулками в пижамах, купаньем, рыбной ловлей.

Полковник в своем безукоризненно сшитом кителе и лайковых перчатках походил на потомственного кадрового офицера, но как-то на ночной рыбалке в доме отдыха он, приятно «окая», рассказывал Спиридонову о своей жизни: он был сыном вологодского плотника и в молодости работал по отцовской линии, ходил с плотницкой артелью.

В приемную вошел председатель городского совета Осоавиахима {72} , желчный человек, постоянно обиженный тем, что к нему и его работе областные работники относятся без должного почтения и интереса; сегодня, казалось, даже обычная сутулость его как будто исчезла, голос, движения стали уверенны и деловиты. Два парня несли за ним плакаты: «Устройство гранаты», «Винтовка», «Ручной пулемет».

— Журавлев уже утвердил, — сказал осоавиахимовец, показывая плакаты Барулину.

— Тогда их прямо в типографию, — ответил Барулин. — Я сейчас дам команду директору типографии.

— Только срочно, для полков ополчения, пока в поле не вышли, — сказал осоавиахимовец, — а то в прошлом году я месяц бился, пока напечатали сто плакатов, учебники печатали.

— Не задержит типография, — сказал Барулин, — вне всяких очередей, по законам военного времени.

Председатель Осоавиахима, сворачивая плакаты, пошел со своей свитой, оглядел рассеянным взором Степана Федоровича: «Знаешь, брат, хоть я тебя помню, но не до тебя мне сейчас».

А телефоны звонили беспрерывно.

То к Сталинграду подошла война! Звонили из Политуправления штаба фронта, звонил начальник зенитной обороны города, звонил начальник штаба бригад, работавших по подготовке укреплений, звонил командир ополченского полка, звонили из управления госпиталей, из управления снабжения горючим, звонил военный корреспондент газеты «Известия»; звонили директора, приятели Степана Федоровича, один производил тяжелые минометы, второй — бутылки с горючей жидкостью; звонил начальник военизированной пожарной охраны завода. Да, вот здесь, в этой давно знакомой приемной, Степан Федорович ощутил по-настоящему, что война подходила к Волге.

Сейчас приемная в обкоме напоминала заводскую контору. Такой шум бывал всегда у дверей спиридоновского кабинета: волновались снабженцы, цеховые начальники, мастера, звонили из котельной, шумел представитель треста, толкался всегда чем-то недовольный шофер директорской легковушки. То и дело входили возбужденные люди: пар падает, напряжение упало, скандалит раздосадованный абонент, машинист зазевался, контролер просмотрел — и все это с утра до ночи, с шумом, звоном внутренних и городских телефонов.

Спиридонов знал примеры другого стиля в работе. В Москве его несколько раз принимал нарком. Его удивляла и восхищала после отрывочных разговоров в учрежденческих комнатах, перебиваемых телефонными звонками и шепотом сотрудниц о последних событиях в буфете, спокойная обстановка наркомовской приемной и кабинета.

Нарком долго расспрашивал, разговаривал с ним подробно и неторопливо, словно у него не было важнее забот, чем обстоятельства работы СталГРЭСа. Спокойной и немноголюдной обычно была приемная секретаря обкома. А он ведь отвечал перед партией и государством за десятки сталинградских предприятий, за урожай, за речной транспорт… Но в этот день Степан Федорович видел, как вихрь войны ворвался в строгие, спокойные комнаты. События войны толпой входили в двери обкома. В тех районах, где прошлой весной по мирному плану осваивались новые земли, закладывались электростанции, строились школы, мельницы, где составлялись сводки ремонта тракторов и сводки пахоты, где с размеренной точностью готовились для обкома данные о ходе сева, — сегодня рушились дома и мосты, горел заскирдованный хлеб, ревел, метался скот, исполосованный очередями «мессершмиттов».