Евгений Дубровин - Грустный день смеха [Повести и рассказы]

— Что произошло? — спросил я у студента. — Или это какой-нибудь образцово-показательный ресторан? Или, может, только для иностранцев?

Мы с сомнением оглядели друг друга: на иностранцев, честно говоря, мы мало походили.

— Сам ничего не пойму, — признался студент. — А спрашивать совестно.

Новый посетитель, который уже занес было ногу над порогом зала, увидев накрахмаленные столики, веточки вербы, отшатнулся, чуть было не грохнулся навзничь, но его выручила бутылка портвейна, которая торчала из кармана широченных брюк маляра-отделочника. Горлышко зацепилось за косяк и спасло своего хозяина, может быть, от сотрясения мозга. Расталкивая людей в белых халатах и боднув головой директора-швейцара, маляр-отделочник скрылся. По залу распространился тяжелый запах ядерного горючего (я никогда не нюхал ядерного горючего, но мне кажется, оно пахнет именно так). Это во время удара маляра о косяк пробка выскочила и часть портвейна пролилась на пол. Пол, куда пролился портвейн, задымился, а лампочка в гардеробе вдруг взорвалась и засветилась от паров портвейна уже просто так, как обыкновенная керосиновая лампа.

Больше в кафе никто не заходил. В зале нас было пятеро, и все мы быстро при гробовом молчании допивали холодное качественное чешское пиво, и доедали атлантические горячие креветки. Нам было очень непривычно среди этого царства крахмала, вербы и улыбок.

— Все-таки это для иностранцев, — убежденно сказал студент. — Ждут какую-то делегацию, а в паузу запустили нас. Потренироваться…

— Вряд ли, — с сомнением сказал я. — Паузу бы они взяли себе. Скорее всего это у них какой-то новый почин. Но надо было бы как-то частями… а то вдруг. Народ к переменам частями привыкает.

— Да. Это верно, — согласился студент.

В это время к нам подошла буфетчица-официантка Клава.

— Больше ничего не желаете, мальчики? Может быть, вам сделать тосты? Только что включили машину.

Мы сидели подавленные, так как не знали, что такое тосты. То есть слышали краем уха, но точно не знали. Клава, видно, поняла нас.

— Ну это такие хлебцы поджаренные, — пояснила она. — Желудок согревают. Очень полезно.

— Эти тетеревы — вещь! — высунувшись из-за дверей, крикнула уборщица тетя Зина. — Советую взять тетерев.

Директор, который в туалете переодевался из швейцара снова в директорский костюм, заинтересовался разговором.

— Даже на островах Зеленого Мыса не один зеленомысовец не сядет за стол без поджаренного хлеба, — нравоучительно сказал он, приоткрыв дверь. — У нас же понаделали этих машин, и они лежат в хозяйственных магазинах металлоломом. Надо приучать людей к тостам. Пока не съедите за мой счет по паре тостов — никуда отсюда не выпущу.

— Психи! — вдруг закричал студент, срывая со своей бороды клочья пены, как клочья ваты; от употребления качественного чешского пива студент был похож на деда-мороза. — Что вы сделали с нашей родной «стекляшкой»? Тос-ты!.. Кре-вет-ки! Может быть, вы додумаетесь раков или рыбца к пиву подавать? В вашем кафе сидишь и дрожишь — не знаешь, что вы в следующий момент выкинете! Почин у них, видите ли! Знаем мы эти почины! Сегодня почин — чешское пиво с креветками, а завтра холодный чай без заварки с дыркой от бублика! — студент бросил на стол трешницу и убежал.

Директор-швейцар грустно посмотрел ему вслед.

— Вот чудак… Плохо было — нравилось. Хорошо сделали — сердится.

— Он вообще боится починов, — пояснил я.

— В том-то и дело, что это не почин, — горячо сказал директор. — Просто мы решили работать нормально.

— То есть? — не понял я.

— Нормально. Как положено. По-честному.

Я тоже бросился к дверям, оставив на столе деньги.

— Стойте! — крикнул мне вслед директор. — Ведь все это должно быть нормальным: и чистота, и скатерти, и верба, и широкий ассортимент… Это не почин! Честное слово, не почин!

Но я уже был на улице. Нет уж, дудки, лучше я пройду лишний квартал да посижу в привычной обстановке. Пусть они сами едят свои тосты в «нормальном» кафе. Посмотрим, сколько они продержатся. А то привыкнешь к ихним условиям, а они — бац, и прикроют лавочку. Привыкай тогда снова к обыкновенному.

И я с облегчением нырнул в дымящуюся, как воронка, благоухающую кислым пивом «стекляшку».