Василий Золотов - Земля горячая

— Механик не пришел? — поинтересовалась я.

— Нет, он, наверное, только к вечеру вернется. Как-никак — верст двадцать надо отмахать.

Но Валентин пришел скорее, чем предполагали. Еще с берега он закричал:

— Нашел у токаря РТС старенькую лерку, которой резьбу нарезают! У него же разжился тракторным масляным фильтром!

Валентин, видимо, был доволен своим походом, на катер он поднялся оживленный, веселый. В мешке за спиной у него что-то погромыхивало.

— Шпилька фильтра совсем другой конструкции, чем на нашем катерке, но если ее подточить, сделать резьбу, возможно, она и подойдет, — сказал он капитану, опуская мешок на палубу.

К вечеру небо затянули тучи. Матросы позвали меня на ужин. Но есть не хотелось. До еды ли тут: завтра утром надо выходить на работу, а мы сидим километрах в ста пятидесяти от Усть-Гремучего! Нечего сказать — съездила, выяснила обстановочку! Булатов теперь в порошок меня сотрет и будет прав — не лезь не в свое дело, не посылают — сиди на месте. Да, но поездка эта нужна для пользы дела, надо подготовиться к совещанию по вопросам лесосплава. «А кто тебя пошлет на это совещание? — мысленно спрашивала я себя. — Оно наверняка будет в райкоме, и попадут туда только избранные. Булатов приложит все силы, чтобы ноги моей там не было. Ну и хорошо! А я возьму да и отдам материалы Кущу. Без Куща Булатов все равно ничего толком не сможет сказать».

Я была зла на всех без исключения. Подошла к машинному отделению, нагнулась и насмешливо спросила:

— Все копаетесь?

— Да нет, уже кончили, — безразличным тоном ответил Валентин.

— Неужели? — вскричала я изумленно. — Молодцы, ребята!

И вот мы снова тащим тяжелый плот к Усть-Гремучему. За бортом негромко плещет вода. Слышно, как гремит на камбузе кастрюлями вахтенный матрос, — должно быть, отчаянно драит их, — как насвистывает в рубке капитан.

А я стою у леерного ограждения и думаю… о Валентине. Рука у него приглядчивая, умная. Ничего не скажешь — добрый механик!

Никто не заставлял его идти и искать какие-то там лерки, он мог видеть и ждать, пока кто-нибудь не подойдет и не выручит…

А почему нельзя предположить, что он не мог ждать?

Ветер гнал по реке крупные волны. Плот стало относить к берегу, но катер наш упорно тащил его на стремнину. Я зашла в рубку. Пошел дождь. Он долго молотил по желтым бревнам. И вдруг, как-то совсем неожиданно, прекратился — остались лишь хмурые, рваные облака.

И опять я попала, как говорится, с корабля на бал. В Усть-Гремучинский порт мы вернулись в понедельник, около семи часов вечера. На причале меня встречал Сашка.

— Галина, беги скорей на «Богатырь», там собрание!

Я с ужасом вспомнила, что сегодня партийное собрание. Все идет как-то нескладно, шиворот-навыворот — прогуляла день, опаздываю на собрание…

— Шура просила тебя обязательно прийти, поддержать ее… — хмурясь, сказал Сашка.

Как же я могла забыть о Шуре! Она буквально умоляла меня не идти в плавание, хотела поговорить, посоветоваться со мной. Ведь ее хотят вывести из состава бюро. Я становлюсь невозможной — думаю только о себе! Так и вышло — взяла да и отправилась в этот рейс. Скажите пожалуйста — прокатиться захотелось! Как только могла быстро направилась я к «Богатырю». С трудом отдышавшись, вошла в зал и села на свободное место в заднем ряду. Выступал Бакланов. Он сетовал на то, что тяжело еще работать на рейде. Вручную выполняются внутритрюмные работы, трудно грузить лес.

— Если бы наши инженеры и техники, которых в порту насчитывается восемьдесят пять человек, занялись этим вопросом, привлекли на помощь новаторов, давно бы можно было механизировать процессы, которые я тут назвал.

Я шепотом спросила у соседа:

— Что за вопрос обсуждают?

— О рационализации…

— Давно начали?

— Заключительное слово сейчас будет, уже проголосовали за прекращение прений.

И действительно, после Бакланова к трибуне решительным шагом направился Булатов.

— Наверно, начнет говорить о том, что принимает критику и сделает правильные выводы, — тихо сказал сосед.

Но предположение его не оправдалось — он, видно, плохо знал Булатова. Став в позу незаслуженно обиженного, Семен Антонович ринулся в контратаку, не стесняясь в выражениях.

Я не знала, кто выступал до Бакланова и о чем говорили моряки и портовики, но чувствовала, что Булатов подвергает разгрому каждое выступление. Он то и дело гневно восклицал: «неправильно изложил», «отсебятина», «не в курсе дела». Он упрекнул Бакланова за то, что тот сделал в его адрес замечание, будто бы он, Булатов, занялся рекламированием самого себя.