Василий Золотов - Меж крутых бережков

— Фенька, а ты и отца не пожалела, — трунят над девушкой, — заставила выкинуть сено. Ух как он рассерчал! Теперь вовсе на тебя будет зол, не простит.

— А я прощения и не жду, пусть прощает виноватых. Привыкли тащить в свои норы, — нахмурившись, отзывается Феня и тут же спохватывается: «Опять обидела отца…»

Наташа к Аленке:

— Тебе тоже дома будет, твой-то отец так швырнул охапку сена, что меня чуть не задел.

— Тебя надо бы задеть, ты принимаешь корм, а рот разинула, другие за тебя должны смотреть.

Председатель, никем не замеченный, стоял у ворот, вслушивался в разговор и, довольный, посмеивался в усы: «Молодцы девки». Потом подошел, поздоровался, спросил:

— Как дела, дочки, в чем нужда есть?

— Ничего нам не надо, вот только мотор отказал, воду плохо подает, коров на ночь едва напоили. Все время было хорошо — круглые сутки теплая вода, а тут — на тебе! Коровы удой сбавили.

Мотор слабый, Нил Данилыч хорошо это знает, но другого пока нет.

— Свиней не увезли в город? — обратился он к Кате.

— Кажется, только что проехали.

— Вы бы, Нил Данилыч, приказали водителю привезти мотор, — напомнила Аленка.

Нил Данилыч вышел со двора. У берега Оки, в том месте, где летом ходил паром, стояла машина. Слышно было повизгивание и хрюканье свиней. Последние центнеры плана за год…

— Эге-гей! — крикнул Нил Данилыч.

Из кабины высунулся Лешка Седов.

«Вон, оказывается, в реку-то кто лезет. Везде побывал, к черту на рога только не удосужился».

Дорога на тот берег была еще не проложена — лед совсем молодой, но водитель, видно, все-таки хотел попытаться ехать в город кратчайшим путем — через Оку.

Нил Данилыч по следу, промятому в снегу автомашиной, спустился к припаю льда.

— Ты, парень, с ума спятил, не видишь — река еще не стала как следует! А несешься.

— Я пробую…

— Пробую! А если машину угробишь?

— Нил Данилыч, счетовод сказал: «План завершаем, соображай, мол, с ветерком надо».

— Знаю.

— И еще сказал он: «Боюсь, говорит, как бы эти свиньи не подложили нам свинью».

— Это еще что за намек?

— А вот и намек: соседи тоже повезли сдавать мясо, поехали кружным путем, через мост, боятся здесь по льду переезжать. Ну, а я хочу обогнать «Рассвет» — первым сдать.

— Не говори, Лешка, гоп, пока не перепрыгнешь!

— Чего там «не говори», как газану сейчас — лед не прогнется. Вон он, след, кто-то на санях уже проехал.

— Вот чертяка!.. Так ведь то на санях, — вздохнул с досады председатель.

Видно, он пожалел о том, что тракториста пришлось посадить на машину да еще послать в такой ответственный рейс, а может, что-либо другое думал — кто знает, одно было ясно Лешке: председатель колеблется, возможно, даже и побаивается.

— Смотрите, Нил Данилыч, — парень выскочил из кабины, сошел на лед, притопнул разок, другой, смеется: — Меня выдерживает, а машину и подавно!

Лешку обступили только что подъехавшие водители из Мещеры: каждому не хотелось давать крюку сорок пять километров, а по льду ехать не рисковали…

— Эх, была не была, разойдись, братки. Встречайте на том берегу с музыкой! — шутил Лешка, выводя машину к береговому припаю.

Вот машина пошла на ощупь по льду, водители настороженно впились глазами в скаты Лешкиного «газика», смотрели, затаив дыхание, а через каких-нибудь полминуты ахнули: непрочный лед затрещал под тяжестью машины, прогнулся, но Лешка успел включить скорость и понесся дальше.

У Нила Данилыча от напряжения заходили желваки — будто не Лешка сидел за рулем, а он сам… «Левей, левей бери, дьявол! — выругался про себя председатель. — В полынью угодишь, отпетая голова, в полынью!»

Лешка не свернул и не остановился. За машиной винтом закрутилась поземка.

— Молодец, ай да леший, ай да неугомон! Пошел, пошел! — уже не осуждая, а, скорей, гордясь Лешкой, замахал шапкой Нил Данилыч.

— Ишь ты, дьявол, утер нос, ухитрился, проскочил, лиходей.

Кому утер нос Лешка, Нил Данилыч не договорил, но стоявшим рядом водителям и без того было ясно. Помявшись в нерешительности и почесав затылки, они пошли разворачиваться и выезжать на большак. А с того берега, распахнув кабину, уже орал Лешка. Торжество, мальчишеская дурашливость, радость, удаль неуемно звенели в его голосе. Нил Данилыч в напутствие еще разок помахал ему шапкой и, будто мысленно разговаривая с ним, подумал: «А останавливаться на середине, браток, нельзя ни в коем случае — гибель, сразу провалишься. Броском — и вперед. Вот так же Дунай когда-то форсировали мы…»