Матвей Ройзман - Минус шесть

Наум опередил его:

— Если бы он подверг казням их богов, но не убил бы их первенцев, — для нас было бы довольно!

— Если бы он убил их первенцев, — перегнал его Фишбейн, — но не отдал бы нам богатства, для нас было бы довольно!

Гостям понравилось чтение вперегонки. Глотая слова, перескакивая через фразы, через страницы, они пустились рысью по пасхальному сказанию. Один рэб Залман, раскачиваясь, как верблюд с кладью, плелся позади. У Фишбейна сосало под ложечкой, а когда у человека сосет, может ли он спокойно молиться? Он на скорую руку благословил мацу, выпил второй бокал, налил по третьему и дал всем по кусочку тертого хрена. Но никто не хотел вспомнить, как горько было Израилю пять тысячелетий назад. Фишбейн снял ермолку и пододвинул тарелку, где в соленой воде плавали четвертинки крутых яиц. Цецилия открыла миску с фаршированной щукой, положила на тарелки пряные куски и полила их золотистым соусом. Гости взяли настоенного на свекле хрена, моченой мацы, и челюсти, вилки, ножи пришли в движение. Константин Константинович налил себе пойсаховки, выпил, крякнул и понюхал кусочек мацы:

— У-ух! Дерет, подлюга! — проговорил он, вытирая рыжие усы.

Фишбейн предложил ему выпить еще: пусть дерет его до кишек, — мало он взял за Додю денег? Рэб Залман попробовал рыбу и обратился к гостям:

— Золотые руки у хозяйки, чтоб она дожила до следующей пасхи!

Гости поддакнули, похвалили рыбу и хозяйку. Цецилия стала наливать в тарелки борщ. Наум чокнулся с Константином Константиновичем и спросил:

— Интересно знать: Троцкий тоже ест мацу?

— Не шутите Троцким, — важно ответил Константин Константинович, — это второй Наполеон!

— А я скажу: нет! — заявил вдруг рэб Залман, отрываясь от куриного горлышка. — Ленин, подобно Моисею, пишет скрижали, Свердлов, подобно Арону, говорит устами Ленина, Троцкий… Что представляет из себя Троцкий? Он ни больше, ни меньше, как Иошуа Навин! Когда Ленин, подобно Моисею, подымает руки, Троцкий побеждает и побеждает язычников!..

— Кто эти язычники? — спросил Фишбейн, остановив на полпути вилку с куском телятины. — Я, он, вы, мы — язычники?

Гости встревожились. Додя раскрыл рот. Цецилия закричала:

— Кушайте, кушайте, господа!

— Язычники? — повторил рэб Залман и расчесал пальцами бороду, в которой, как птички в силке, бились крошки. — А разве господин Фишбейн таки побежден?

Фишбейн улыбнулся. Константин Константинович похлопал шамеса по плечу, Цецилия положила ему полную тарелку комлота…

Бога благодарили лениво. Никто не пил заключительного бокала, и Додя отворил дверь пророку Илие. Вошла с черным подносом Луша — собирать со стола посуду. Старуха смутила гостей и сконфузилась сама. Фишбейн встал из-за стола, за ним поднялись гости и окружили столик, где стояли вазы с фруктами, конфектами и орехами. Захмелевший рэб Залман встал по средине столовой и, притоптовыя ногой, запел:

Фишбейн тоже пел и радовался:

— Чем отличается сегодняшняя ночь от прочих ночей? У меня сытный ужин, богатые гости и хорошие дела. Завтра я получу задаток за вахромеевский дом, на-днях открою магазин, а в магазине товар повысился втрое. Что из того, что советские деньги упали? Кто мне велел их держать? Золото существует при всякой власти, золото не падает, а подымается в цене. Если я не захочу золота — есть доллары и фунты, — мало ли что есть на белом свете!

От мацы у Фишбейна всегда начинались колики. От них он спасался боржомом, венским питьем или теплой клизмой. Фишбейн сейчас с удовольствием выпил бы боржому, — только боялся попросить: была одна бутылка, а захотели бы все. Он решил выпить чаю. Только не знал с чем: с вареньем из чернослива, медом с редькой или с маковками?

Рэб Залман устал петь, говорить, есть, он еле держался на ногах, и Додя пошел его провожать. Город дышал апрельским теплом, на улицах разъезжали патрули; бабы, окунув кисть в вёдро с клейстером, шлепали кистью по стене и клеили декреты. Еще одетые в полушубок и валенки ночные сторожа читали новый закон и, толкуя о нем, спорили с извозчиками. На ходу дремавшие люди поднимали воротники пальто, кутались с головой в теплые платки и спешили стать в очереди. Около очередей сновали женщины, предлагая горячие пирожки и манную кашу.

— Довид бэн Аарон! — сказал рэб Залман, стоя перед дверью своей квартиры. — Придет время — это верно, как я еврей! — когда рэб Залман разбогатеет, и его жена и дети будут жить в лучшем бель-этаже! — и он поцеловал Додю мокрыми губами в щеку.