Константин Лагунов - Начнем сначала

— Ну зачем вам, Марфа Яковлевна, диплом с вашим опытом? Давайте в мостоотряд Елисеева. Не знаете такого?

— Не припомню что-то.

— Он только что сел подле Усть-Югана. Будет строить мост через Обь-матушку. Работенки года на два. Минимум на два…

Приметив растерянность на лице женщины, Зимнов встал, прошел к огромной карте. Марфа поднялась, подошла и встала рядом.

— Это здесь, — ткнул пальцем в карту. — А вот ваш Гудым. По прямой тут километров триста — триста пятьдесят, полтора-два часа на вертолете. Здесь — голая тундра, здесь — тоже пустота. Эта пунктирная линия — наша будущая дорога… Будете у Елисеева заместителем по быту. Устроит?

Марфа хотела что-то сказать, но Зимнов не дал.

— Потом, потом, Марфа Яковлевна. — Вздохнул скорбно. — Все еще будет. Все впереди. Вы как сейчас? Бурлак или…

— Полевщикова.

— Полевщикова? Хорошая фамилия. Сибирская. Кондовая. Есть у нас здесь гостиничка для высокопоставленных гостей. Поселю вас там, поживите, пока подвернется спецрейс.

— Спасибо, — еле слышно выговорила Марфа, и губы у нее вдруг дрогнули, горячей влагой налились поразительно синие глаза.

— Ну вот, — с каким-то отеческим, удивительно нежным и любящим укором проговорил Зимнов. — Только этого нам не хватало.

Изо всех сил крепилась Марфа, чтобы не расплакаться. И если бы в это время Зимнов сказал что-нибудь резкое, даже грубое, она бы наверняка перемогла слезы. Но его отеческий тон и доброта и нежность, которые так отчетливо проступили в голосе, лишь расслабили нервы.

И женщина заплакала.

Он обнял ее за плечи, привлек к себе и, ласково поглаживая по голове, по вздрагивающей спине, что-то говорил — тихо, нежно, успокаивающе.

А Марфа, прижав мокрое лицо к груди Зимнова, неутешно и горько выплакивала обиду и боль.

Марфа сидела на обитом железом длинном подоконнике у зарешеченного окошка запертой камеры хранения и, прячась за развернутой газетой, наблюдала близкую очередь регистрирующих билеты на гудымский рейс. Счастливчики! Через несколько минут они полетят в ее Гудым. Как она завидовала сейчас этим людям. Как хотела бы оказаться в очереди с ними и, толкаясь и торопясь, подать свой билет регистраторше, потом нетерпеливо ждать объявления посадки, потом, сидя в самолете, торопить и погонять крылатую машину. Скользнув взглядом по очереди и не увидев ни одного знакомого, Марфа поудобней, повольготней разместилась на скользком подоконнике, чуть-чуть прикрыв газетой лицо. Таяла очередь улетающих в Гудым, и мысли о нем растаяли, уступив место мыслям об Усть-Югане, который только-только зародился где-то в далекой тундре. Как ее встретит Елисеев? Получится ли из нее заместитель начальника мостоотряда по быту?

— Бурлак! — как выстрел, прозвучал рассерженный голос регистраторши. — Где вы? Гражданка Бурлак! Подойдите к окошечку!..

Вскочила Марфа и, отшвырнув газету, ринулась к стойке. Но прежде нее с другой стороны к окошечку подбежала высокая светловолосая женщина в ондатровой длиннополой куртке, круглой норковой шапке, в джинсах и высоких сапогах.

— Я — Бурлак. В чем дело?

Она узнала этот голос, выговоривший тогда надменно и дерзко: «Ольга Бурлак! Еще что вас интересует?..» И теперь этот голос хлестнул Марфу по самому сердцу, она задохнулась, обессилела разом, еле удерживаясь на ногах.

— Вы Ольга Павловна Бурлак? — словно сомневаясь в подлинности светловолосой нарядной женщины, напористо и недоверчиво спросила регистраторша.

— Да! Ольга Бурлак.

— Покажите ваш билет.

— Пожалуйста…

Светловолосая полезла в сумку за билетом, а Марфа, тяжело дыша полуоткрытым ртом, слегка подалась вперед и немигающим взглядом жадно впилась в лицо своей соперницы.

Если бы сейчас произошло что-нибудь из ряда вон выходящее, Марфа, наверное, была бы потрясена меньше, чем теперь, когда узнала ту, которая отняла мужа, имя, беззаботную красивую жизнь. И окажись в этот миг в руках Марфы сила, способная поразить, испепелить, стереть с лица земли соперницу, Марфа, не колеблясь, пустила бы ту злую силу в ход. Ах как люто, до исступления, до полного самоотречения ненавидела она сейчас эту светловолосую, стройную, нарядную молодую Ольгу Кербс — начальника БРИЗа трубостроительного треста, которым руководил Максим. «Вот кто стала Ольгой Бурлак. Вот кого предпочел Максим… Когда это у них? Как?.. И ни дымка, ни тени… Неужто блудил Максим?.. Двоедушничал?..»

Надо было немедленно уходить, пятиться, прятаться, провалиться под пол, но Марфа никак не могла стронуть с места окаменелые ноги. Она вдруг утратила всякую власть над собой, над своим телом, рассудком и чувствами и никак не могла оторвать сумасшедших ненавидящих глаз от согбенной фигуры Ольги Павловны, которая лихорадочно рылась в большой сумке, ища запропастившийся билет.