Константин Лагунов - Начнем сначала

— Все! Одевайся.

Бурлак вздыхал, ерзал на стуле, выжидательно и нетерпеливо взглядывая на Сталину, а та молчала. Нестерпимо долго молчала. Так долго, что Бурлак забеспокоился, заволновался и, наконец не выдержав, хрипло сказал:

— Чего тянешь? Выкладывай…

— Нечего выкладывать, — проговорила Сталина, улыбаясь и посверкивая глазами. — Представляешь? Нечего! Нужно пообследовать, чтобы ответить на главный вопрос: органика или функционально-нервное происхождение? Я, конечно, предпочла бы второе, но… Придется недельку полежать в больнице.

— С ума сошла? В такое время на целую неделю?

— Устрою тебя в отдельную палату. С телефоном. Разрешу принимать посетителей и отдавать распоряжения, но… — голос у нее затвердел, — обследоваться надо немедленно! Иначе можно не на неделю, на полгода улечься, а можно и на всю жизнь скатиться в нестроевые. С сердцем, Максим, шутки плохи. Так что не забивай ничем голову и ложись. Немедленно ложись!

Как колебался, как мучился он, соглашался и отказывался, искал какую-нибудь лазейку, чтобы там и тут, но все-таки решился:

— А-а, была не была…

Неделя промелькнула неприметно. Его отсутствие никак не отразилось на жизни треста, на трассовых делах. И в главке не встревожились. «Приболел, лечись поскорей». Ничего не изменилось. Не перевернулось. Не застопорилось. А он-то думал, померкнет белый свет.

Обследованием Сталина руководила сама и проделала за неделю столько, на что в обычных условиях потребовался бы, по меньшей мере, месяц.

И вот прощальный разговор.

Они сидели вдвоем в его палате. Сталина еще раз неспешно просматривала кардиограммы, заключения, анализы, а Бурлак неотрывно следил за ней глазами и нетерпеливо сопел.

— Слава богу, — заговорила наконец Сталина. — Мое предположение подтвердилось. Никакой органики. Нервы, Максим. Нервы. Вы, мужики, считаете себя железобетонными, ни удержи вам, ни износу, а на поверку выходит — обыкновенные люди. Ну позакаленней прочих. Похарактерней. Умеете добиваться своего. Только за все эти плюсы надо расплачиваться здоровьем. И прежде всего страдают нервы…

«Конечно, нервы, — подумал Бурлак. — Сколько наворочал за последние полгода… Вот обрадуется Ольга. В каждом письме: «Не волнуйся, не перенапрягайся, береги сердце…»

Воспоминание об Ольге размягчило, успокоило. Вздохнул облегченно. И эту мало видимую перемену в его настроении Сталина тут же подметила. Улыбнулась понимающе и смолкла.

Молчал и Бурлак. Смотрел на Сталину рассредоточенным теплым взглядом, а видел перед собой Ольгу. Улыбающуюся, счастливую, любимую Ольгу. И Бурлак улыбнулся ей, нежно и преданно.

Сталина приняла улыбку на свой счет, тут же улыбнулась ответно и, коснувшись его колена, сказала:

— Вот так, Максим.

Он опомнился, отпугнул видение, спросил:

— И что ж теперь?

— Есть у меня одна задумка. Дам тебе еще на десять дней больничный. Переберешься в свой профилакторий или куда тебе угодно… Только чтобы природа рядом. Можно и на вашу трестовскую дачку. Хочешь, не хочешь — я с тобой. Будешь слушаться и повиноваться, торжественно обещаю не исцелить, конечно, но во всяком случае сделать первый, самый ответственный и самый решительный шаг к этому. По рукам?

И протянула Бурлаку узкую, обихоженную руку, а сама засматривала в глаза волнующе дерзким, вызывающим, прилипчивым взглядом.

Обрадованный приговором, Бурлак громко выдохнул скопившийся в груди воздух и сжал в своей жесткой ладони трепетную мягкую руку.

— Уговорила. Поселимся в нашем теремке. Во-первых, там телефон. Во-вторых, рядом Гудым…

— Забудь о Гудыме и телефоне, Максим. Никаких дел. Ни приемов, ни указаний, ни телефонных переговоров. Ничего! Ты выбыл, понимаешь? Испарился. Исчез на декаду. Кроме Юрника, никто не должен знать, где ты находишься. Условились?

Бурлак согласно кивнул.

Теремком называли двухэтажный дом с закругленными сверху окнами в резных наличниках, ажурным парадным крылечком, мансардой с балкончиком. Стоял теремок на берегу большого озера, на опушке вполне приличного для Севера леса. Теремок был выстроен из лиственничных бревен, оттого воздух в нем всегда был приятным, пахучим, благотворно действующим на человека. Отделан и обставлен теремок был с большим вкусом и изяществом. В нем всего шесть спальных комнат, небольшая столовая с кухонькой, бильярдная, крохотный кинозал, в котором стояли и цветной телевизор, и стереофонический проигрыватель с высокими колонками, и шахматный столик. Теремок предназначался для приема самых высоких и почетных гостей треста, и распоряжались им только Бурлак да Юрник.