Владимир Щербак - Буревестники

…Получив донесение, что якобы мятежные миноносцы имеют намерение уйти к японским берегам, я для воспрепятствования этому приказал командиру 3-й артиллерийской бригады ген.-майору Тимашевскому вывести батареи его бригады для занятия позиций по берегам Золотого Рога и Босфора, дабы огнём не выпустить мятежные суда из крепостных вод, стараясь утопить. Такое же приказание… я отдал по телефону всем береговым батареям Уссурийского и Амурского фронтов…

Начальнику штаба крепости полковнику барону Будбергу лично приказал написать приказ по крепости об объявлении особого положения с 17 числа октября…»

Телеграмма приамурского генерал-губернатора П. Ф. Унтербергера председателю совета министров П. А. Столыпину.

«0480

17 октября 1907 г.

Докладываю вашему высокопревосходительству что сейчас получены сведения беспорядках владивостокском порту зпт возмущении четырёх миноносцев тчк получении подробностей представлю их зпт все меры прекращению и предупреждению беспорядков принимаются тчк унтербергер»

Вслед за «Скорым» красные флаги поднялись на «Тревожном» и «Сердитом». «Бодрый» колебался. Пауза в восстании затягивалась, и время работало против мятежников.

Странная процессия появилась однажды днём на привокзальной площади у здания штаба крепости: шестеро китайцев в штанах и куртках из синей дабы несли на плечах гроб, а впереди шёл русский в визитке, полосатых брюках и котелке. Китайцы опустили гроб на землю у дверей штаба, русский вручил часовому запечатанный конверт. Пока на звонки часового пришёл заспанный начальник караула и пока последний разыскал дежурного офицера, носильщики и их предводитель исчезли.

Штабс-капитан недоуменно повертел в руках конверт, адресованный начальнику охранного отделения подполковнику жандармской службы Ю. М. Заваловичу, с суеверным страхом покосился на гроб и пошёл звонить на Фонтанку – так в городе называли жандармское управление, помещавшееся на улице Фонтанной, 55. Вскоре оттуда прибыл сам Завалович, толстый, взмокший, астматически пыхтящий.

— Ну что тут у вас? — спросил недовольно.

Дежурный вместо ответа протянул письмо. Подполковник распечатал конверт, вынул листок тонкой рисовой бумаги. Прочёл – и пришёл в ярко-красную ярость: затопал ногами, затряс кулаком почти перед носом оторопевшего офицера, заорал:

— Сволочи!.. Обнаглели!.. Мерзавцы!.. Ну, я вас!..

— Что случилось? — робко спросил дежурный, которому казалось, что вся эта брань адресуется лично ему.

— Вот, читайте! — Завалович протянул ему смятый листок.

В письме коротко и официально сообщалось, что главный комитет Владивостокской военной революционной организации выносит жандармскому подполковнику Заваловичу смертный приговор и заранее предоставляет гроб, который очень скоро ему понадобится.

— Вот что делают, сволочи! — возбуждённо говорил жандарм, тыча коротким толстым пальцем в листок и одновременно цепко глядя в растерянное лицо штабс-капитана, словно проверяя его реакцию. — Это месть! Я им встал поперек дороги, и они угрожают мне! Но меня не запугаешь, нет! Теперь-то я до них доберусь… Кстати, почему вы не задержали этих… ну, что при несли?..

— Да как-то, знаете, не сориентировались… Думали: ошибка какая-то…

— Плохо, очень плохо!

— Но часовой и караульный их хорошо разглядели. Может быть, они…

— Давайте их сюда!

Через час весь владивостокский сыск был брошен на поиск носильщиков-инородцев. А они и не думали скрываться, сидели спокойно в китайской харчевне на Семёновской и потягивали горячее пиво, поминутно вытирая потные лица. Задержанные, они униженно кланялись, тряся косами, и бормотали, что ничего не знают, что их только наняли отнести гроб большому русскому начальнику. К вечеру был найден и наниматель, некто Симонов.

Гроб, предназначавшийся Заваловичу, был отправлен в один из воинских лазаретов, а сам Завалович лично возглавил «строгое дознание о нахальной дерзости социалистов-революционеров». Прошло несколько дней, и подполковник торжественно доложил военному губернатору Флугу и коменданту крепости Ирману, что им лично, с божьей помощью раскрыта знаменитая Владивостокская военная организация.

За словами последовали дела. В Рабочей слободке прошли массовые аресты и обыски, при этом было изъято много запрещённой литературы, прокламаций и даже самодельных бомб-македонок. Тюрьмы – и военная, и гражданская – были переполнены. Завалович, растягивая толстогубый рот в самодовольной улыбке, счастливо пыхтящий, принимал поздравления по случаю пожалованного ему государем ордена Святослава. И только один из сослуживцев подполковника скептически улыбался. Им был ротмистр Петров.