Владимир Щербак - Буревестники

— Прошу садиться, господа!

Губернатор и жандарм погрузились в кресла, стоящие по обе стороны стола. Казбек остался стоять у камина, он курил, с интересом разглядывая изображённую на нём пухленькую пастушку, кормящую козлёнка, и всем своим видом давал понять, что предстоящий разговор с Заваловичем ему безразличен.

Какое-то время Флуг и Завалович молча смотрели друг на друга. Они были похожи как две тумбы одного стола – массивные, малоподвижные, с мясистыми лицами, которым поднятые брови и опущенные углы губ придавали властное, надменное выражение.

Они недолюбливали друг друга. Военный губернатор не без оснований считал профессию жандарма малопочтенной и в мыслях называл Заваловича «жирной бездарной ищейкой». Подполковник же, мучительно завидуя высокому положению губернатора, ругал его про себя «жирным бездельником, удельным князем и гнилым либералом» – последнюю кличку Флуг вряд ли заслуживал. Кроме того, Завалович, обязанный по долгу службы подозревать всех и вся, не мог забыть, что в доме, где он сейчас находится, перед войной служил под видом повара японский разведчик маркиз Муто, так же как в Порт-Артуре русским генералам прислуживал знаменитый разведчик барон Танака.

И тем не менее губернатор и жандарм не могли обойтись друг без друга. Это были две тумбы, на которых держались государственный порядок и общественное спокойствие в Приморской области – форпосте России на Тихом океане.

Правда, был ещё комендант Владивостокской крепости генерал-лейтенант Казбек, но от этого проку было мало: ограниченный солдафон и беспробудный пьяница, которого держали только за старые заслуги, венцом комендантской деятельности которого был идиотский приказ, воспрещающий нижним чинам гарнизона ходить по нечётной стороне Светланской, ездить на извозчиках и заходить в городской парк.

— Итак, мы слушаем вас, господин подполковник. — сказал Флуг.

— Я попросил аудиенции с тем, чтобы доложить вашему превосходительству, а также господину коменданту об обстановке в крепости. Обнародование высочайшего манифеста вызвало среди населения и в войсках нездоровое оживление: происходят многочисленные митинги, на которых произносятся речи противоправительственного содержания, подняли головы различного рода преступные элементы, совершаются провокационные выступления против властей… Сегодня во время заседания городской думы некто Назаренко, рабочий механических мастерских, подстрекал собрание не подписывать благодарственную телеграмму государю, в результате оная была послана только от имени думы, а не от всего населения… Предосудительно вел себя на молебне в соборе военный инженер подполковник Постников… — и Завалович рассказал о панихиде.

— Когда вы успели всё это узнать? — удивился Флуг. — Ведь вы же были вместе с нами на бегах!

Жандарм самодовольно улыбнулся:

— Служба! И даже когда сплю, знаю, что происходит в крепости.

Губернатора покоробила хвастливость Заваловича, он нахмурился, но промолчал.

— Положение в городе крайне тяжёлое и, боюсь, в ближайшие дни усугубится: в крепость из японского плена прибывают большие контингенты портартурцев. Немедленная отправка их на запад сопряжена с трудностями, и озлобленные солдаты, войдя в контакт с нижними чинами гарнизона и местным населением, могут поднять бунт…

Казбек наконец оторвался от созерцания прелестей пастушки, очень похожей на горничную Аннушку, и с неудовольствием посмотрел на Заваловича: долго ещё будет мямлить эта жандармская морда? Он подвигал закрытым ртом, скрывая зевок, потом решился:

— Прошу прошения, Василий Егорович… Мне нужно срочно отдать кое-какие распоряжения адъютанту.

Флуг прекрасно знал, что не распоряжения, не отданные адъютанту, волнуют этого горбоносого эпикурейца, а звон фужеров, доносящийся из столовой, и тем не менее любезно кивнул:

— Пожалуйста, Георгий Николаевич.

Завалович поспешил воспользоваться отсутствием коменданта крепости и, опустив ещё ниже углы своих толстых губ, придав лицу как можно более скорбное выражение, продолжил:

— Причины создавшейся обстановки не только в манифесте… Некоторые воинские начальники вместо того, чтобы проводить гибкую политику среди своих подчинённых, как-то умиротворять их, успокаивать, – напротив, своими чересчур суровыми требованиями и приказами ожесточают солдат. Вот, например, генерал Казбек… Я очень уважаю его превосходительство, но вместе с тем считаю своим долгом… Вступив в должность коменданта, он резко снизил плату нижним чинам, работающим на земляных работах и на постройке госпиталя. Вместо 75 копеек за рабочий день, как они получали при коменданте Воронцове, стали получать всего 3 копейки. Ежедневную дачу хлеба солдатам Казбек уменьшил с трех фунтов до двух с половиной, да и тот из затхлой ржаной муки пополам с бобовыми жмыхами. А пшеничную муку его друг командир порта контр-адмирал Греве – мне это хорошо известно – сбывает купцам-иноверцам…