Александр Кузнецов - Крестики-нолики

Налакомившись почками, разворошила на крохотные, длинные лепестки один из одуванчиков, рассадила желтые чутки на правой ладони, что-то пошептав, стала мелкими стайками сдувать их к небу.

Доверчиво притулилась к основанию кряжистого клена, запрокинула голову, запела хрупким голоском:

Тогда Сергей вспомнил… Прошлым маем, когда он еще лежал в гипсовой кроватке, Алена принесла ему в подарок блеклый букетик умиравших сине-розовых цветков. Поставила их в воду, и цветы ненадолго ожили.

Медуницей назвала их Алена… Сергей, затаив дыхание, всматривался, как колеблется в чахлых соцветиях слабое дыхание жизни… Пять-семь цветочков на каждом стебельке. И все сотканы из грусти… А им хочется тянуться вверх, радоваться… Вот отчего, должно быть, самые сильные несут в себе розовую окраску надежды, с множеством незаметных переходов-переливов в малиновый цвет. Исподволь прожилки в цветках начинают стекать в голубое. Из голубого опрокидываются в темную синеву. Неуловимо становятся темно-фиолетовыми. Обреченность, должно быть, разлита в первом дне их рождения. И с каждым часом усиливается, переползает в холодную подкраску неотвратимой печали… На одном стебельке смиренно живут бледно-розовые, еще ничего не ведающие про боль юнцы и снедаемые лиловой болезнью их старшие собратья. Совсем рядом малыши и старцы, с порванными ветром краями невесомых лепестков… На какой-то миг Сергею показалось, что некоторые из ломких удлиненных чашечек чуть раздышались, расправили шелковистую плоть от прилива свежих соков… Но к вечеру уже все разом потускнели, в прожилках снова стала накапливаться темень, головки морщились, уходили, сливались с сумерками… К утру все они окончательно съежились, померкли.

Вот откуда эта девчонка… Из бледных сине-розовых соцветий медуницы…

Каждый из близких, друзей или просто знакомых в воображении Сергея обретал свое конкретное первородство.

Алена родилась из солнечных брызг фонтанов. Вероника Галактионовна вылетала из черного переплета огромной книги с золотым вензельным названием «Октавия». Мать получилась из соединения бенгальских огней с запахом черемухи. А эта девчонка, конечно, из цветов медуницы.

В котельной, у деда Алеши Николаевича Горячих, Сергей, как смог, отмыл лицо и руки. Наскоро почистил пальто.

Зрение у истопника «вовсе на убыль пошло», однако и он, пригласив Сергея морковной заварочки отпить, заметил, что после умывания «болезный куда как пригоже стал».

— …а травами пользовать тебя мать не схотела? — выспрашивал дед Алеша, по чуть-чуть отхлебывая из надколотого блюдца.

— Я не знаю, — честно признался Сергей, с тайным наслаждением гладя кружку, сотворенную из гильзы зенитного снаряда. — Профессор Жуковицкий говорит, что как только мой организм сформируется, надо будет рискнуть на редрессацию… Ну, чистку… Короче говоря, на операцию.

— Это ему, вестимо, видней, — соглашался Алеша Николаевич, щуря капелюсенькие глазки. — А на костыликах, гляжу, ты намастырился прыгать. Вылеживать, поди, обрыдло?

— Я на костылях уже что хотите делать могу. Недавно отдыхать, не прислоняясь, научился, — хвастался Сергей. — По пожарной лестнице, правда, не пробовал еще…

— Ну это ты погодь — урезонил Сергея истопник. — Вот сбросишь костыли, тогда уж и на пожарную скачи. Надо думать, бог даст, побьем мы вскорости немца… Тогда, значит, и на медицину навал будет. Сам думай, скольки народа починять надо… За войной нонешной калек всяких видимо-невидимо поволочется… Еще годков на двадцать хватит… Стало быть, которые доктора из госпиталев возвернутся, к увечным лики обратят… Глядишь, такого напридумают, что тебя, к примеру, и без ножа излечат… А ты чего шею прихватываешь? Саданули, что ль?

— Саданули, — нахмурился Сергей.

— Кулаком аль из рогатки?

— Камень в грязь Харч забил.

— Как супротивника-то назвал?

— Харч.

— Харч?.. Чего-то я такого не знаю. — Дед Горячих недоуменно зажевал губами. — Не с нашего двора, видать?

— Да с нашего, — поморщился Сергей, — Славка Окурьянов.

— Который безо лба будет? Нос с челкой сросся?

— Нет… Это вы с Юркой путаете. А Харч — младший… Рахит пучеглазый!

— У-ууу! Этот — висельник! Знаю… А чего это ты его Харчем кличешь?.. Когда он в Упыренках ходит.

— Упыренок он давным-давно. А Харчем его еще в прошлом году прозвали.