Николай Строковский - Тайгастрой [издание 1950 года]

Машина сбегает с тракта в сторону; теплые и холодные потоки воздуха сменяют друг друга. Две речушки сливаются в одну, которая и вбегает под мостик. Из темноты отчетливо выступает белое каменное строение, освещенное электричеством. Машина выбегает на широкую мощеную улицу, делает несколько поворотов и останавливается у деревянного здания базы.

Все сходят на землю, разминают ноги.

Через несколько минут звенят рукомойники. Женя входит в контору загорелая, в цветастом платье, новая, не похожая на ту, с которой Журба болтал под плащом. Рубчатый шрам на щеке сейчас не так заметен. Платье делает девушку более взрослой. Приходят в контору и остальные члены группы.

После ужина Журба и Женя пошли осматривать город. Было темно, в небе ни звездочки: вечера и ночи на Алтае густые, темные. Но в городском саду горели огни. На эстраде играл оркестр. Алтайские юноши и девушки, студенты местного педагогического техникума, танцовали на кругу вальс.

— Совсем как в Москве. В Парке культуры и отдыха! — смеется Женя.

Потом на сцене появилось пять девушек и трое юношей. У девушек темные, с фиолетовым отливом, лица, глаза с раскосинкой и темные, вишневые губы. Хор спел несколько песен под аккомпанемент топшура — инструмента, напоминающего мандолину, и икили — балалайки. В мелодии было много простора, солнца, и Журбе вдруг взгрустнулось.

— Что с вами?

Он не ответил.

После хора выступал оркестр, потом вышел известный в крае сказитель — старик лет шестидесяти, в рубахе защитного цвета и черных брюках, в новых остроносых калошах. Он спел шуточную песню про ленивого мужа Чимурчи и сыграл очень нежную мелодию на комусе — металлической дужке, напоминающей камертон. Этот инструмент он держал во рту, зажав концы комуса зубами, и резонировал щеками. Играл он мастерски, ему горячо аплодировали. Сыграл он и на абарге — инструменте, похожем на ножны от кинжала.

Возвращались из сада вместе со сказителем и девушками-хористками. Старик рассказывал о жизни на Алтае, о новой музыке, о хоре и оркестре, которых прежде не знало алтайское искусство, и курил при этом трубку — канзу, сделанную из кости и дерева. Девушки расспрашивали о Москве.

Когда Журба закурил свою трубочку, старик презрительно покосился и предложил свою. Кончилось тем, что Журба купил канзу.

— В ней пуда два дегтя! — не смущаясь ничем, заметила Женя.

Все рассмеялись, даже старик.

«Какая она непосредственная!» — подумал Журба.

— А как вас зовут? —спросила Женя одну из певиц.

Девушка гордо подняла голову:

— Валя! Меня зовут Валя. До революции у нас были нехорошие имена: Полено... Урод... и еще хуже. Сказать стыдно... Теперь самые красивые имена: Красный цветочек! Звездочка! Ячмень! По-алтайски это так: Кызымай, Арбачи, Кыстан. Много русских имен.

— Прежде старики боялись, что Эрлик, злой дух, отберет детей с красивыми именами, — сказала с грустью другая певица.

Расстались возле базы. Девушки обещали приехать на площадку, когда начнется строительство.

— Мы споем вам самые лучшие наши песни!

...Выехали на рассвете. Дорога шла по одной из красивейших долин Алтая — Катунской. Сжатая горными складками, река неслась с огромной скоростью, перепрыгивая через каменные гряды. Ее поверхность была разрыхлена, точно кто-то все время проводил по ней граблями. Шел молевой сплав леса.

В полдень остановились у порогов.

— Пить!

— Купаться!

Густо обсыпанные белой пылью, все выглядели стариками, даже Яша Яковкин и семнадцатилетний сын Коровкина — Пашка.

— Мы будто с мельницы! — сказала Женя.

Солнце пекло безжалостно. У мужчин рубахи плотно прилипли к телу.

Абаканов предупредил купающихся — не отходить от берега ни на метр.

— Течение быстрое, вода снесет вас в одну минуту. А там — острые камни. Косточек не соберем!

— Какой холод! Ледяная вода! — кричал Яша Яковкин. Он стоял в воде на одной ноге, как аист, и был очень смешон.

Журба быстро разделся и бросился в воду. Действительно, она была такая холодная, что на минуту дыхание прервалось. Журба сделал несколько резких движений и с большим трудом, хотя считал себя неплохим пловцом, выбрался на плиту.

— Ну, как? — спросил инженер Абаканов, стоя на горячей гранитной скале.

— Хорошо!

— М-да... Хорошо, — рассмеялся Абаканов. — В эскимо превратились!

Журба с удовольствием лег на горячую плиту и подставлял солнцу то один, то другой бок. Все его тело было в зернышках, которые никак не проходили.