Александр Золототрубов - В синих квадратах моря

Она сидела на кровати бледная, сломленная. Вот сейчас сын оденется и уйдет, а она останется одна. Дарья Матвеевна встала, кое-как добралась до старого сундука, вынула оттуда свою новую кофту, купленную ей сыном года три назад, надела ее.

— Ты вот что, мать, давай деньги, все что есть. На дорогу, понимаешь?

— А чем я жить буду? — спросила она.

— Нешто наряды думаешь закупать?

В его глазах отразилось желтое пламя ночника. Ей даже страшно стало. Неужто сыну ничего не свято? Перед глазами туман пошел. И вдруг она увидела себя молодой, счастливой. Гордая, веселая шла по Москве, куда приезжала погостить к брату, а рядом с ней он, семилетний Кирюша. „Мамка, а что там на Кремле горит?“ Она отвечала: „Красная звезда, сынок. Твой батя тоже вот носит на пилотке звездочку…“ Потом она увидела себя в деревне. Кириллу семнадцать. Он купил ей на свою первую получку новую блузку. А вот она вся в слезах читает письмо мужа с фронта: „Утром отбили у врага белорусское село. Ох и зверствовали фашисты! Полицаи, сволочи, тоже старались. Одного поймали жители, в погребе спрятался. И что ты думаешь, Дарья! Сын Евдокима Петровича Макарова, моего друга, пулеметчика. Надо бы судить подлеца, да не мог вынести позора старый солдат. Тут же из винтовки в упор…“

Она очнулась. На столе тикали часы, а сын стоял у двери. Вот он колюче скосил на нее глаза:

— Обо мне никому ни слова!

Ей казалось, что она ослышалась. Встала, взяла его за руку.

— Сынок, я ж тебя вырастила. Горе ты мое… Покайся, ради меня. И я с тобой в тюрьму.

Он вырвал руку.

— Хватит слез. Кто меня пощадит? Боцман-то утонул.

„Убийца, мой сын — убийца!“ Как же это она раньше не подумала об этом? Глухо сказала:

— Тебя судить надо…

У Кирилла под глазом суматошно забилась жилка.

— А тебе легче станет, да?

Она не шелохнулась. Кирилл подошел, тронул ее.

— Мать, я…

Она подняла худые руки, словно защищаясь от удара:

— Уходи!..

А вскоре Дарья Матвеевна получила от сына письмо. Дрожащими пальцами надорвала конверт. „Мать, прости. И за себя и за отца. Обласкан я жизнью был, вот и поплатился. Теперь не скоро свидимся. Пять лет… Ты вот что, мать, помоги Тане, дитя сберегите…“

У матери вновь проснулась любовь к сыну, теперь она только и думала о нем. Ей было радостно, что и Таня ждала его.

Но вернулся Кирилл из тюрьмы злой, нелюдимый. Стал пить. В семье пошли скандалы…

„И что мне с ним делать“, — подумала сейчас Дарья.

Уже совсем стемнело. Она зажгла свет. Кирилл проснулся, он сидел на кровати и курил. Мать сказала:

— Сынок, доколе так будет? Ни одна женщина тебя терпеть не станет. Всю неделю где-то скитался, а у меня всякие думы… Танюше, чай, нелегко, сходил бы, помирился.

Кирилл сердито фыркнул:

— Ломается Танька, красулю из себя строит. Кормил, одевал, а что пью, так нешто она деньги дает?

— Ох, сынок, гляди еще в тюрьму угодишь.

Кирилл с горечью рассказал матери, что не берет его на судно начальник порта. Старое припомнил, попрекать стал аварией. Он умолчал о том, что видел Таню в порту. Шла она с каким-то матросом. „Видать, нашла себе хахаля“, — с болью в душе подумал Кирилл. Еще на той неделе он собирался к ней, и сейчас это желание еще больше окрепло.

— Съезжу к сынку, — сказал он, смяв окурок.

— И я с тобой.

— Не надо, мать. Чего трястись в поезде? Я скоро вернусь.

— Феденьке вот гостинец передай, — она достала из сундука кулек с конфетами.

Он взял, небрежно положил в карман кожаной куртки. Мать протянула ему десятку.

— В столовке поешь.

Она села на диван, глядела, как он собирался. Зачем это он в ночь? Кирилл словно угадал ее мысли.

— К утру хочу быть в порту. Пойду еще раз к начальнику, может, возьмет. Поезд идет в три ночи. Как раз поспею.

Мать только вздохнула.

…Рубцов пересек сопку. А вот и домик. В окне горит свет. Кирилл прильнул к холодному стеклу. В груди колыхнулось сердце — за столом с Таней сидел какой-то мичман. „Ишь, рыжуха, — стиснул зубы Кирилл. — Я тебе сейчас покажу…“

Рубцов выпил по дороге, и теперь в голове шумело. Он вынул из-за голенища сапога нож и хотел было шаг-путь на крыльцо, как увидел, что мичман собрался уходить. Кирилл притаился за углом.

Скрипнула дверь, и на крыльцо вышли жена и мичман. Она была в белой блузке, без платка, а гость в кителе. Кирилл услышал:

— Таня, заходите к нам, Варя одна скучает. А что, Кирилл не приходит?

— Изболелась душа… Только бы не брал в рот зелья, а так он добрый.