Александр Золототрубов - В синих квадратах моря

Старшина Русяев встал из-за стола, протянул Голубеву бланк. Чистая работа, первый класс!

— Кто следующий? — флаг-связист увидел Крылова. — Ах, это вы? Последний? Вот и хорошо.

Крылов сыпал в эфир точки и тире. Передав несколько групп текста, он вдруг почувствовал, как сильно напружинилась рука. Кисть стала словно деревянной и не прогибалась. Крылов помрачнел. Голубев сидел рядом, прижав к ушам черные колпачки телефонов. Пропуск, искажение, еще пропуск. Да что с ним? «Кажется, я был прав — шлюпка».

Крылов рукавом робы вытер бисеринки пота. «Погорел! Куда уж там первый, хоть бы второй…»

— Вместо «живете» даете «четверку». Ну-ка, начнем все сначала. — Голубев нажал секундомер.

Крылов, ускорил, темп передачи. Осталось совсем немного, но как тяжелеет рука! Только бы не напутать, только бы не напутать! Все-таки ошибся. Потом еще и еще…

— Плохо.

Это он сказал вслух, но флаг-связист, сверив текст, весело протянул:

— Первый класс!

«Смеется, что ли? Какой тут первый?» Но Голубев написал в журнале цифру 5 и положил ручку.

Ошеломленный и подавленный, Крылов вернулся в кубрик. Зубравин вопросительно уставился на него.

— Как?

— Первый, — пробурчал Крылов. Помолчал с минуту. — Таня стеснила вас?

— Отчего же? Всем места хватит. Да ты не волнуйся. Кирилл не явится.

— Прошу, лейтенанту ни слова. Потом. После похода.

— Понял, Игорь.

У башни орудия стоял Грачев. Крылов подошел к нему.

— Разрешите?

Матрос достал из кармана шинели письмо и протянул его лейтенанту:

— Ира просила отдать…

Ира? Вот еще…

Петр в каюте надорвал конверт. Перед глазами поплыли ровные строчки: «Петя. Я люблю вас. Пыталась это скрыть, но от себя не уйдешь. Я не знаю, что творится со мной. Мне кажется, что я сижу у подножия скалы, а на ее остром выступе — душистый цветок. Я карабкаюсь к нему, хочу сорвать, но достать не могу… Не смейтесь. Сегодня я видела вашу жену. В городе. Она стояла с Леденевым. Она очень красива. Очень…»

На этом записка обрывалась Петр свернул ее, неловко покосился на Крылова.

— Я забрал к себе Таню и сына, — не к месту вырвалось у матроса. — Пока они у Зубравиных, потом жилье найдем. Да, чуть не забыл, вас командир спрашивал.

Грачев молча зашагал по палубе.

В каюте Серебрякова вестовой делал приборку. Он сказал, что командир где-то на соседнем корабле.

— Посидите. — Матрос посторонился, пропуская лейтенанта к креслу, и несмело попросил: — Я тут радиоприемник мастерю. Сынишке доктора. Что-то не работает. Посмотрите?

— Давайте.

— Сию минуту.

Петр огляделся. Сколько книг у Серебрякова! Одна из них раскрыта. Петр приподнял обложку — «Вместе с флотом». Рядом с книгой на столе лежал листок бумаги, густо исписанный чернилами. Взгляд Петра невольно задержался на размашистой резолюции. Не сразу дошло до его сознания, что она имеет прямое отношение к нему. «Тов. Серебряков! Мое мнение — Грачева на берег. А ваше? Доложите после похода. Журавлев».

У Петра будто оборвалось что-то внутри. Он присел на стул, зачем-то стал пальцем тереть лоб. «Быть тебе на корабле, Грач, считанные часы, а потом тебя вышвырнут вон и скажут: балласт ты на корвете». Уж кто-кто, а Голубев обрадуется. Петру даже почудилось его остроносое лицо, и голос — въедливый, писклявый так и жег ухо. Не моряк вы, Грачев, а так себе — калюжник! Потом флаг-связист оближет губы и скажет: «М-да, молодость, пушок на губе…» Все, чем жил Грачев до этой минуты, мигом померкло. Он только видел перед собой листок бумаги с резолюцией адмирала. Ему что, адмиралу? Разве понять, как больно стегнули Петра эти строки? Да и почему это адмирал должен его жалеть? Есть рапорт флаг-связиста, есть упущения по службе — чего же еще надо? Убрать с корабля… Петр снова взял листок, подержал его в руках, потом положил на стол. Судя по резолюции, рапорт у Серебрякова находится со вчерашнего дня. Днем Петр был у командира, тот — ни слова. Значит, и он согласен, теперь только ему, лейтенанту, объявить решение. Может, для этого его и спрашивал Серебряков.

Грачев вышел из каюты, ничего не видя перед собой. У трапа ему повстречался вестовой.

— Товарищ лейтенант, куда вы? Я принес приемник. Товарищ… — Матрос сразу осекся, увидев бледное лицо Грачева. Петр чуть слышно сказал:

— Сходите к Русяеву…

На юте слышался голос баяна. Скоро в кубрике начнется концерт художественной самодеятельности. Недавно Петр репетировал с хором, а сейчас музыка была ему противна. Хотелось уединиться, никого не видеть и ничего не слышать.