Андрей Молчанов - Новый год в октябре - роман, повесть

И сейчас, бестолково слоняясь из комнаты в комнату, он убеждал себя, что все это чушь, наваждение; пройдет месяц знакомства, и вновь никто и ничто не будет нужным, кроме великолепия своего одиночества; что это порыв, порыв приятный, ему необходим такой допинг, и тот, Второй, тоже знал: так надо, пусть всколыхнет застой души новое приключеньице, пародия на любовь…

Он заставил себя успокоиться и принялся разбирать недостатки ее внешности. Но они казались такими милыми…

«Ирина… — думал Прошин, поражаясь себе. — Имя-то какое… Снежком свежим пахнет… Чего это я, а?»

— Ну, приехали, — вдумчиво сказал он, покачиваясь на пятках перед зеркалом. — Скоро начнем петь серенады.

Прошин отшагал по коридору, оклеенному обоями стенгазет и плакатов, и вошел в кабинет Бегунова. Совещание начальников лабораторий уже началось, и он удовлетворенно отметил выигрыш пяти минут опоздания у нудного часа высиживания на стуле под жужжание трех десятков голосов. Он извинился, бесшумно скользнул на свое место и погрузился в раздумье, благо повод имелся значительный. Вчера, изучая набросок схемы анализатора, он наткнулся на любопытный факт: разработка датчика давала возможность расширения кандидатской. Конечно, границы расширения до докторской не простирались, тут не хватало еще многого, более того — основы основ: центральной идеи; но факт оставался фактом — конструирование прибора пересекалось с прежней диссертацией.

— Леш… — шепнул ему сидевший рядом Михайлов. — В Австралию еду, слышал? В гости к кенгуру. На год.

— Товарищи… — нахмурился Бегунов.

Михайлов понимающе поднял руку и умолк.

— Михайлову не терпится поделиться новостью, — объяснил Бегунов присутствующим. — Дело в том, что австралийцы предлагают нам обмен специалистами, посылая в наш институт своего сотрудника и приглашая к себе нашего. Кто наш сотрудник — догадаться не трудно. Теперь так… — Он раскрыл кожаную ярко-красную папку с золотым гербом, надел очки и начал перебирать бумаги. — Мы получили заказ на разработку аппаратуры для института океанологии…

Все спрятали таза. Работы хватало у каждого, а документы, извлеченные из хорошо и печально известной алой папки, предполагали жесткие сроки, полную отдачу и серьезные неприятности в случае срывов. Боязливое шушуканье горохом просыпалось по рядам. Прошин взглянул на Михайлова. Тот сидел и улыбался. Ему было на все наплевать. Он вышел из игры, и на нем скрещивались неприязненные взгляды тех, кто с трепетом ожидал падения меча. Но директор пока медлил опустить его на чью-либо голову, объясняя назначение подводной аппаратуры, суля командировку в Крым, отведенную для испытаний…

Работа вырисовывалась нетрудной, но кропотливой, и Прошин невольно прикинул — успел бы он с ней к лету или нет? В самом деле — если не Тасманово море, так хотя бы Черное… И — осенило! Без логических связок, молниеносно, подобно магниту, притягивающему россыпь железных опилок, выстроился перед ним план, воедино собравший все исподволь копошившиеся мыслишки. Прибор для океанологов как раз и был третьей частью, четко стыковавшейся и с кандидатской, и с анализатором. Итак — докторская. Бесполезная, с расплывчатой идейкой практического применения, но при желании можно внушить, что и трактор, всунь ему в кабину водопроводную трубу — танк! Неужели… шанс?

— Простите, — подал голос Прошин. — Я не хочу вмешиваться в планы руководства, но, учитывая загруженность наших лабораторий, предлагаю отдать эту работу мне.

— Вы берете на себя большую ответственность, — предупредил Бегунов. — У вас и без того серьезная тема.

— Знаю.

Прошин отправился к себе, провожаемый одобрительными взорами коллег.

— На морской песочек потянуло, — прозвучала за спиной реплика Михайлова и, вслед за ней, — чей-то смешок.

Но он не обернулся. Ему было легко. Балласт бездеятельности оборвался, брякнувшись за спиной, появилась цель, далекая, сложная, но только такие он и признавал, презирая стрелявших в упор. Те, кто лупит в упор, не стрелки, те много не настреляют…

Он еще раз взвесил каждый пунктик плана: кандидатская — деталь готовая, почистить ее, снять шелуху… Затем — датчик. Эту деталь вытачивает лаборатория. И морской прибор. Окрестим его… «Лангуст». И надо для него дать мастеру свой резец, неудобный, явно не тот, но в правильности подбора резца мастера придется убедить.

Он осторожно покусывал губы, и глаза его смеялись. Он действительно был счастлив, хотя сам не понимал отчего. Но вспомнилась Ирина, семь цифр-закорючек, перенесенных с клочка бумаги в записную книжку, и он — анатом своих чувств — также связал их строгой схемой и подвел итог, вышедший отменным: приятный кавардак любви царил в душе; начиналась Игра! — и ее захватывающая прелесть, отзывавшаяся щекотным холодком в груди, преисполняла его смыслом. А может, лишь иллюзией смысла. Но какая в конце концов разница?