Яков Липкович - И нет этому конца

Капельмейстер послал одну из своих загадочных улыбочек Борису. Но тот ответил холодным взглядом и молча отвернулся.

В кузов перелез Хусаинов. Взял из ящика три гранаты и рассовал их по карманам. После этого сказал всем:

— Давай разбирай!

И с усмешкой добавил:

— Запалы не забудьте!

Естественно, для него, бывшего механика-водителя, горевшего в танке, они — жалкие тыловики, аники-воины. По-своему он прав: компания подобралась малогероическая.

Впрочем, и без него все это знали и видели. Все, кроме этих двух пареньков — младших лейтенантов, которые даже Лелеку считали бывалым фронтовиком. Хотя в данном случае ошибиться нетрудно. У него все как у строевого офицера — и погоны, и петлицы, и околыш фуражки. Никакой малости, говорящей о его причастности к военной музыке.

Борис хмыкнул. У него у самого медицинские эмблемы валялись где-то в чемодане. Но он хоть не строил из себя лихого фронтовика. Так же как не строил его из себя Осадчий. Только тот, в отличие от них с Лелекой, свои интендантские погоны носил с невозмутимым видом.

Вслед за лимонками в распоряжение Бориса и его товарищей по «доджику» поступил ящик с противотанковыми гранатами, шесть трофейных автоматов с запасными дисками, одно ПТР, а под конец — огромное количество патронов. Теперь они были вооружены до зубов. Оставалось немного — научиться всем этим пользоваться.

Но едва они принялись за противотанковое ружье, как послышались радостные голоса:

— Идут!.. Идут!..

Сквозь непрерывный шум автомашин прорвался гул танковых моторов и громкое лязганье гусениц.

Через несколько минут из-за поворота показались две «тридцатьчетверки», С передней машины соскочил офицер в черном комбинезоне. Твердой походкой он подошел к зампотеху и доложил о прибытии.

— Что это за танки? — спросил Борис Осадчего.

— Только что из ремонта, — ответил тот.

— По машинам! — раздалась команда.

Хусаинов обернулся. Его смуглое худощавое лицо с глазами-вишенками выражало нескрываемое презрение. Ну и солдаты! По меньшей мере десять минут ушло у всех этих кладовщиков, ремонтников, портных и так далее на то, чтобы занять свои места на машинах и танках. Сколько ненужной суетни!

Подошел подполковник Рябкин.

— Ну как, все на местах?

— Все, товарищ гвардии подполковник, — ответил Борис.

— Тогда поехали, — сказал тот, усаживаясь рядом с Хусаиновым.

«Доджик» рванулся вперед, объезжая встречные машины. А за ним двинулась и вся колонна.

Борис сидел на боковой скамейке спереди и неотрывно смотрел на дорогу, забитую отводимыми тылами. Чтобы ликвидировать пробку, часть машин направили в обход. По обочинам протянулись новые колеи. Но они быстро одна за другой затекали грязью и становились труднопроходимыми. В них, покрывая натужным ревом шум проходящих по дороге машин, буксовали «газики», ЗИСы и «форды». Доставалось даже «студебеккерам». Два из них на свой страх и риск свернули с колеи в чернеющую гладь пахоты и там безнадежно застряли. С шоссе было видно, как отчаянно метались затем их водители от машины к машине, упрашивая своих более осторожных товарищей помочь им выбраться на дорогу или хотя бы на ближайшую колею, но желающих искушать судьбу не находилось.

Был момент, когда Борису показалось, что нет такой силы, которая могла бы заставить отходящие тылы хоть чем-нибудь поступиться. И все же при виде маленькой колонны, спешившей к передовой, туда, откуда сами они еще недавно не чаяли и выбраться, те же шоферы молча и торопливо уступали дорогу. Потом провожали долгими взглядами.

И солдаты из тыловиков, уже мысленно прощавшиеся с жизнью, а потому притихшие и заскучавшие, под этими взглядами заметно приободрились и повеселели. Теперь они смотрели на себя как бы со стороны и видели героев и смельчаков, способных и готовых на подвиг. Хотя чувство обреченности по-прежнему не покидало их, меланхолия к ним уже больше не возвращалась.

Этих настроений, хотя и в меньшей степени, не избежали и остальные участники рейда. Но так как «черную пехоту» и выздоравливающих трудно было чем-либо удивить, а держать себя в руках они умели, то внешне у них это почти не проявлялось.

Не поддавался унынию и Борис. Просто голова у него была занята другим. Думая о себе, он в то же время не переставал думать о бригаде, о медсанвзводе, о том, хватит ли там до его возвращения перевязочных материалов и как они выйдут из положения, когда кончатся бинты и вата: займут ли у соседей или же пустят в ход простыни, реквизированные у местного населения. Второе более вероятно: соседей может не оказаться, а простыней… а простыней там сколько угодно. Надо будет только нарезать на ленты и продезинфицировать… И почему-то видел перед собой очень ясно Юрку — чистенького, аккуратненького, со сверкающими золотом погонами, с надраенными до блеска пуговицами. Не в меховой безрукавке, как обычно, а этаким пай-мальчиком, адъютантом с обложки журнала.