Она колебалась. Он видел это по ее жалобному взгляду.
— Просто уйма времени!
— Ни, — наконец произнесла она и пообещала: — Я ще прийду…
— Конечно, придешь, — заявил Крашенков. — Никуда ты теперь от меня, Вероничка, не денешься!
— Та не денусь, — согласилась она.
— Ну, так як же? — продолжал гнуть свою линию Крашенков.
И трудно сказать, чем бы все это кончилось, если бы не шаги во дворе — тихие и неторопливые…
— Хто там? — обеспокоенно спросила Вероника.
— Бабка, наверно…
Легонько скрипнула входная дверь.
— Ой, лышенько! Сережа, запалы быстрише свитло!
— А-а… ни к чему! Она все равно видела, что в хате темно!
Шаги приближались к двери в комнату.
— О, маты божья! — вырвалось у Вероники. Ожидая, что именно в этот момент войдет хозяйка, она быстро повернулась спиной к двери.
Но шаги проследовали дальше, к выходу.
— Пронесло! — сказал Крашенков.
— Сережа, а може, це твий солдат? — шепотом спросила она.
— Нет, мой солдат раньше, чем через полтора часа, не придет.
— Як тильки вона уйде, я тэж пиду, — Вероника подошла к окну и стала вглядываться в темноту.
— А она никуда не уйдет, — пошутил Крашенков.
— Як не уйде?.. От бач, и ушла вже!
— А ты не боишься одна идти? — вдруг спросил Крашенков: он живо представил себе ее идущей в непроглядной тьме по этой, столько раз проклинаемой им, забытой дороге, и его охватил страх за нее.
А она ответила бойко и как будто даже с вызовом:
— А чого мени боятыся? Я ж не солдат!
— Так и Гнатенко не был солдатом.
— Да кому я потрибна? — И опять в ее словах послышался легкий вызов.
— Знаешь, я пойду провожу тебя! — неожиданно для себя решил Крашенков.
Вероника встрепенулась:
— Ни! Сережа, мене не треба провожаты!
— Это еще почему?
— Я одна дийду.
Крашенков подошел к ней:
— Ты что, и вправду бандеровцев не боишься?
— А чого боятыся, чого нэмае?
— Как нэмае? — не понял он.
— То нэма по ций дорози. Зараз нэмае, — торопливо пояснила она.
— А ты откуда знаешь?
— Та люди говорять…
Скорее всего, так оно и есть. Он ведь и сам в прошлый раз пришел к выводу, что дорога заброшена.
Проводив Веронику до шлагбаума, Крашенков вернулся домой. Во дворе он увидел чью-то неподвижную фигуру в военной форме.
— Кто это?
Фигура шевельнулась и голосом Рябова ответила:
— Кому же тут быть, как не мне?
— Ты давно здесь?
— Минут десять.
— Почему в хату не заходишь?
— Время-то еще не кончилось. Вы сказали, чтобы два часа не появлялся…
19
Машину они подогнали прямо к хате. Крашенков, Панчишный и сопровождавший их в качестве автоматчика «фон Штейн» прошли в комнату. Больная уже была одета в дорогу. Сидела на кровати в длинном черном пальто, в больших мужских сапогах, в которых где-то затерялись истощенные палочки ног. На голове глухо повязан черный платок. На этом сплошном черном фоне выделялось белое пятно лица — бледного, без единой кровинки.
— Я зараз! Тильки щось одягну! — заторопилась Вероника и скрылась на кухне.
— У вас нет ничего такого, чтобы постелить на носилки? — спросил Крашенков у старика.
— Що небудь знайдэмо! — засуетился тот.
— Ну, берем больную, — сказал Крашенков и подошел к кровати: — Сможете дойти до машины?
— Зможу, сыночку, зможу…
Поддерживая больную с двух сторон, Крашенков и «фон Штейн» двинулись к выходу. Когда они подходили к порогу, из кухни выскочила и распахнула перед ними дверь в прихожую уже одетая по-дорожному Вероника.
Они вышли на крыльцо и, осторожно пройдя по откинутому на ступеньки заднему борту, поднялись в кузов, где стояли приготовленные носилки.
— Я поеду здесь, — сказал Крашенков.
— Иными словами, — вежливо уточнил «фон Штейн», — мне предлагается ехать в кабине?
— А вас разве это не устраивает? — Крашенков с любопытством смотрел на этого чудака.
— Лишь отчасти.
— Почему отчасти? — болтовня с «фон Штейном» доставляла ему немалое удовольствие.
— Потому что верхней части моего грешного тела все время пришлось бы завидовать нижней… Смотрите! — «Фон Штейн» сел на край борта и согнулся в три погибели: вот, мол, на какие муки вы меня обрекаете…
— Ах, «фон Штейн», «фон Штейн»! — рассмеялся Крашенков. — В общем, где хотите, там и поезжайте!
— Благодарю вас, товарищ лейтенант!
— Не за что.
Больная уже лежала на носилках. Под нее подложили свернутое вдвое ватное одеяло. Вероника стояла рядом на коленях и поправляла подушку.
Читать дальше