Яков Липкович - И нет этому конца

А потом были десятки боев. И каких! Чего стоило одно великое танковое побоище под Прохоровкой. Все было: и его подбивали, и он подбивал. Но уже никогда больше он не поддавался страху, хотя порой и не чаял выбраться из боя живым…

Казалось бы, с этим покончено навсегда. Но вот однажды, уже после войны, в ночном экспрессе его снова охватила знакомая жуть. Он не мог уснуть до утра. Движение и темнота слились в его воображении в одну какую-то огромную и неясную враждебную силу. Не вернется ли страх и в этот раз! Кто знает…

А как другие? Ведь у всех у них одна участь…

У большинства лица напряженные, сосредоточенные…

Бросились в глаза острые, худые коленки молодого соседа. Он их почему-то придерживал руками. Не для того ли, чтобы унять дрожь? Его старший коллега, сидевший по ту сторону прохода, все время почесывал лицо. То лоб, то подбородок, то щеки. По-видимому, на нервной почве. Красавец цыган был явно озабочен. Он что-то говорил молодой жене, но она слушала невнимательно. Когда кто-нибудь оборачивался, она тут же ловила его взгляд. В ее черных и живых глазах всего один вопрос: «А это опасно, что происходит с самолетом?» Странно реагировала на случившееся толстуха, повздорившая с цыганами. Через каждые пятнадцать — двадцать секунд она, как радиомаяк, прорывалась одной и той же фразой: «Небось перепились, чмурики! Вот у них самолет и болтается туда-сюда!» Ее соседка, с ребенком на руках, сперва молчала, потом тихо возразила: «Что вы? Разве им можно пить на работе?»

Но больше всех удивили Федора Федоровича Валера и его новая приятельница. Они как ни в чем не бывало продолжали свою нескончаемую окололюбовную игру. Сейчас «ход» был ее: похоже, что перед этим Валера чмокнул девушку в щеку или что-то в этом роде. Во всяком случае, лица у обоих горели.

И совсем спокоен был спавший сном праведника человек в майке. Сильная встряска самолета лишь помогла ему найти наиболее удобное положение в кресле. Тем лучше для него. Пусть спит.

Все эти мысли промелькнули в голове Федора Федоровича за то короткое время, пока бортпроводница добиралась до кабины. И еще какую-то минуту после того, как зашла к пилотам.

Но вот она снова показалась в двери. Проглотив слюну, произнесла деланно бесстрастным голосом:

— Граждане пассажиры! Как вы уже, наверно, заметили, у нас не все благополучно с одним из двигателей. Не исключена возможность, что нам придется сесть, не доходя до пункта назначения. Прошу строго выполнять все мои команды. При посадке точно по моему сигналу отстегнуть ремни и быстро перейти в хвост самолета. От вас мы требуем только спокойствия и дисциплины… А сейчас прошу всех застегнуть ремни.

Федор Федорович щелкнул застежкой. И вдруг поднял голову, насторожился. Что это? Запах гари? Только этого им не хватало!..

Валера и в самом деле поначалу как-то не беспокоился. Ну, тряхнуло. Ну, вбок наклонило. Есть о чем волноваться! К тому же сказано ясно, русским языком: попали в воздушный поток. Сколько раз его уже болтало в самолетах — и ничего! Кроме того, он как-никак занят. Конечно, все эти трали-вали — ерунда по сравнению с вечностью. Но все же Наташа не такая дура, как показалась сперва. Так что с ней надо держать ухо востро!..

Но спокоен Валера был лишь до тех пор, пока не услышал о неполадках в двигателе, о предстоящей вынужденной посадке. Тут уж надо быть повернутым, чтобы не подумать о будущем. Другие пассажиры — по лицам видно — только об этом и думали. Даже Наташа, которая всего минуту назад подравнивала себе ногти и болтала всякую чепуху, и та здорово приуныла. И улыбалась какой-то не своей, жалкой, улыбкой.

Кому охота помирать? Старикам и то не хочется. Ни тому толстяку ученому, ни вот Федору Федоровичу. Вроде бы и пожили достаточно, и все же на тот свет не торопятся. Ясное дело, каждому своя жизнь дорога. И молодому, и старому, и хорошему человеку, и плохому.

А вообще, конечно, обидно, если они грохнутся. Что он видел в жизни? Сорок рублей в аванс. И столько же под расчет. От матери пятерку заначивал на кино. А для души? Один раз лицезрел Анастасию Вертинскую и два раза Евгения Леонова. И все. А впереди, может быть, его ждет завидное будущее. И опять замелькали перед ним знакомые картинки. Столько раз он их уже видел, что от воображения не требовалось никаких усилий. То он знаменитый кинорежиссер, при появлении которого стихают голоса и расступается толпа, заполняющая многочисленные холлы и просмотровые залы московского Дома кино. Гремят аплодисменты. Еще бы! Его фильмы получили всемирное признание. То он талантливейший кинооператор, чьи ленты давно стали вершиной операторского мастерства. Его кадры воспроизведены во всех учебниках. О них говорят на лекциях, по ним учатся молодые операторы. То, наконец, он прославленный киносценарист. У него на сберегательной книжке столько, что дух захватывает!