Михаил Лев - Если бы не друзья мои...

Отряд курсантов выехал из Подольска вчера в два часа дня по Варшавскому шоссе, через Малоярославец, к Юхнову. Сейчас бой идет у реки Угра. Действительно, до того, как прибыли курсанты, дорогу на Юхнов почти сутки удерживала перебравшаяся через линию фронта группа комсомольцев из оккупированных областей. За короткое время пребывания при гитлеровском «новом порядке» они, видимо, столько пережили и насмотрелись, что теперь лишь ждали команды: «В атаку!» Надо полагать, чему-то их успели обучить. Не с неба же свалился этот капитан авиации…

Позже мы узнали, что догадки наши были не так уж далеки от действительности. Загадочным капитаном авиации оказался Иван Старчак, начальник парашютно-десантной службы Западного фронта.

Одного мы не можем понять: если наши курсанты уже ведут бои, почему так долго торчит здесь четвертый батальон? Ведь в резерве можно оставить какую-нибудь часть — отозвать ее с передовой, дать передышку. Что таких частей просто-напросто нет, мы тогда еще не знали. Так или иначе, но приходилось ждать, пока приказ о том, что мы находимся в резерве, не будет отменен.

И наконец это произошло. Однако к линии фронта мы направились не по Варшавскому шоссе, не к Ильинскому, где оборону удерживали курсанты, а той самой Калужской дорогой, о которой рассказывал Юренев.

Смеркалось. Потемневшее на горизонте небо вспыхивало красноватыми зарницами, вздрагивало от глухих раскатов.

С таким грузом и так быстро шагать нам еще не приходилось. Самая обыкновенная винтовка со штыком, появившаяся на свет пятьдесят лет назад, с каждым шагом становится все тяжелее, пригибает плечо к земле, словно бы говорит: «Ну чего мне торчать дулом кверху, ведь в небо ты стрелять не будешь? Давай-ка приляг хоть ненадолго, а заодно и я рядом с тобой…» Впрочем, это я могу себе позволить такие мысли — у меня-то боевая винтовка есть, а некоторые из нас, хоть их и немного, только еще должны были получить ее или взять у убитого фашиста. Пока же им выдали учебные винтовки.

Своей винтовке я верю как самому себе, недаром берегу ее, будто зеницу ока. Руки и глаза тоже, надеюсь, не подведут. Надо, правда, признать, что до Сергеева мне далеко: его пули никогда, как говорится, за молоком не улетают, все, одна за одной, ложатся в «яблочко». Юренев как-то заметил, что сейчас это куда важнее, чем успешно защитить кандидатскую диссертацию, и на сей раз Сергеев не стал с ним спорить.

В распоряжении нашего батальона двадцать пулеметов «максим», восемь ручных пулеметов, девять минометов, обычные и противотанковые гранаты. Не так уж и мало! Если удастся занять выгодные позиции, как следует окопаться и к тому же соседи сбоку будут надежные, что б не надо было опасаться за фланги, тогда нас ни один стрелковый полк не сомнет. Скажете: говорить-то легко, а как оно на деле будет? Ведь вы еще пороху и не нюхали, попробуйте сперва справиться с батальоном! Все это так, и тем не менее мы готовы, если необходимо будет, схватиться и с целым полком. В этом уверены все ребята нашего отделения, и жалеем мы лишь о том, что нас разлучили с остальными батальонами училища. Но, видно, так оно должно было быть — ведь мы в общем-то ничего не знаем, дальше своего носа не видим, а кому-то приходится думать обо всем фронте. Хорошенькая была бы история, если б каждый сам выбирал себе позиции и соседей!

Подобные мысли копошились в мозгу в начале марша, но после того, как мы отмахали, не останавливаясь ни на минуту, двадцать километров, в голову уже ничего не лезло. Руки, ноги, кровь, резкими толчками пульсирующая в висках, все натруженное тело жаждали одного — отдохнуть, припасть к земле. Наши командиры шли рядом, и они тоже ничего сегодня не ели и тоже устали, как мы, а скорее еще больше нас, хотя бы потому, что были старше.

К земле мы в конце концов припали, и не однажды, но не потому, что нам разрешили отдохнуть. С утра небо было затянуто тучами, а потом, как назло, они стали расходиться, кое-где появились окна. Высоко в небе пролетели на запад наши самолеты. Потом послышались сильные взрывы: наши летчики обрабатывали немецкие позиции. И вдруг из-за туч вынырнул немецкий корректировщик — самолет с резко отведенными назад крыльями, который прозвали «горбачом».

— Воздух!

Мы разбежались в разные стороны, приникли к земле. Замаскироваться здесь было негде — вокруг ни леска, ни кустарника, сплошная голая равнина. Летчик, видимо, нас заметил — тут же появилось еще несколько самолетов. Они опустились совсем низко, один летчик даже высунул из кабины голову — хоть бери камень и швыряй что есть силы в его стальной лоб.