Михаил Лев - Если бы не друзья мои...

Водовозу неясно лишь одно. В Севастополе власть уже в руках большевиков. Он сам видел, как оттуда пришел военный корабль «Пидонис», но, вместо того чтобы направить орудия против буржуев, севастопольцы затеяли переговоры с Татищевым, а граф этот, как и следовало ожидать, оставил их в дураках. В тот же день «Пидонис» поднял якорь и отбыл в Севастополь.

Не мог этого понять не только Иойна, но и сам Караев. У него зародилось подозрение, что в командование Черноморского Центрофлота пробрались эсеры.

Разошлись поздно ночью. Среди тех, кто охранял собрание, были также Хана и Фрося. Хана к отцу и не подошла. Она шагала рядом с Рашидом. Ну ничего, дома Иойна задаст ей как следует, чтобы не вздумала больше ходить за парнем, как тень.

Сергей Иванович Куликов прибыл в Евпаторию со специальным заданием от севастопольской большевистской организации. И вот сидят они вдвоем, Куликов и Караев, среди бела дня за опущенными занавесками. Караев доволен, что прислали Куликова, а не кого-нибудь другого, ведь они старые друзья и понимают друг друга с полуслова.

Сергей сообщил, что Севастополь направляет в Евпаторию красный десант. Караев давно ожидал этого. Теперь предстоит разработать план боевой операции. Нужно взвесить все до мелочей. Пока же Караев отвечает на вопросы, интересующие Куликова. Он подтверждает:

— Береговые батареи Евпатории по эскадре огня не откроют. Наоборот, артиллеристы будут сражаться за советскую власть. Революционно настроенные солдаты и матросы имеются и в других частях гарнизона.

Когда Куликов ушел, Караев спохватился: у Сергея за весь день маковой росинки во рту не было. Как же ему не пришло в голову хоть чем-нибудь накормить такого желанного гостя?

Жак и Рашид заметили, что с Караевым происходит что-то странное. Он бледнее обычного и не находит себе места. Не знали они, что эскадра из Севастополя давно уже должна прибыть, а ее все нет. Был бы шторм — тогда понятно, но море спокойно, волны колышутся мерно, неторопливо.

А двенадцатого января в Евпатории произошли трагические события. Офицерский батальон вместе с кавалерийским эскадроном и отрядом вооруженных гимназистов неожиданно окружил береговую батарею. Руководили операцией граф Татищев и капитан Новицкий.

На помощь артиллеристам поспешил Караев с несколькими десятками дружинников. Но что могла сделать горстка плохо вооруженных людей против значительно превосходящих сил белых? Давид Караев, руководитель большевиков Евпатории, попал в руки врага.

Впоследствии стало известно, какую жестокую расправу Новицкий и Татищев учинили над Караевым. Много часов подряд его избивали, выламывали руки, но не смогли добиться от него ни единого слова. На рассвете Караева приволокли на берег залива и недалеко от царской дачи, бросив в яму, засыпали землей еще живого.

Двумя днями позже севастопольские матросы вместе с рабочими Евпатории освободили город. Среди пятисот офицеров и эскадронцев, взятых в плен, оказались и те, кто замучил Караева.

Город еще не видел такой внушительной демонстрации, как в день восемнадцатого января 1918 года. Центральная улица, тогда же названная именем Караева, была запружена народом. Это пролетарии Евпатории провожали в последний путь своего боевого товарища.

Зима выдалась неустойчивой, капризной. Не успел мороз покрыть стекла замысловатым узором, как ледяные пальмы стали таять, потекли. Февраль даже ночью плакал капелью. С моря дул пронизывающий ветер. Телеграфные провода неумолчно гудели. Жака назначили старшим патруля: с ним были Рашид, два дружинника и два матроса-красногвардейца. Они уже прошли несколько улиц и переулков, когда дорога вывела их к постоялому двору Залыгина. Повсюду в окнах дома было темно, и только сквозь щель одной из закрытых ставен пробивалась узенькая полоска света. Пришлось долго стучать, пока хозяин открыл дверь.

— Никого из тех, кого вы ищете, здесь нет, — сказал Залыгин. — Те, кто вас опасается, уже давно сбежали отсюда. И чего только вам не спится? Хороший хозяин в этакую непогодь и собаку на двор не выпустит.

— Хватит разговаривать, — оттолкнул его с прохода один из матросов, — мы и без твоей жалости как-нибудь обойдемся.

— Вы-то обойдетесь, а мне как быть? Из-за вас никто ко мне заезжать не станет. Я ведь не буржуй, а жить с чего?

Все койки в доме пустовали, только в одной большой комнате сидели несколько пожилых мужчин и занимались какими-то расчетами. У края стола, в тени, тучный мужчина с седыми торчащими, как пики, усами углубился в большую конторскую книгу.