Михаил Лев - Если бы не друзья мои...

Тодя сидел с опущенной головой. Неужели Леня до сих пор не понимает, кто и для чего сделал его калекой?

— А отсюда, из Киева, куда вы путь держите?

— В Одессу, Екатеринослав. Затем, в августе, будем в Херсоне.

— В Херсоне мы с тобой снова увидимся. Ну, Леня, будь здоров!..

— Я буду ждать тебя, Тодя.

К Гастону Тодя не шел, а бежал во весь дух. Англичанин стоял перед зеркалом, водя бритвой по намыленной щеке. Тодя схватил его за руку, повторяя:

— Джон, вы должны меня выслушать, вы должны!

— Что с тобой? Я слушаю, конечно, слушаю…

Гастона исповедь Тоди не удивила. Он сказал:

— Как мне известно, твой Леня, считай, у него уже четвертый. Такие пауки уже имеются и в Индии, и во Франции, и в Италии. Все это его работа — Вильгельма Кука.

— Я это так не оставлю. Не буду молчать! — запальчиво произнес Тодя.

— Ты наивное дитя. Никто тебя слушать не станет. И как ты все это докажешь?

— Докажу!

В Херсон пароход прибыл на рассвете. Из порта Тодя по зеленой улице Ганнибала тут же направился в Торговый переулок. Город еще только стряхивал с себя утреннюю дрему. Дворники, поднимая тучи пыли, подметали улицы.

Постучать в любую дверь Тоде ничего не стоило. Но прикоснуться к беленькой кнопочке этого электрического звонка у него смелости так и не хватило. К людям в белых халатах он с детства относился с особым почтением, да и само название «больница», должно быть, происходит от слова «боль». Тодя несколько раз обошел вокруг госпиталя, пока не увидел главного врача: тот не спеша шел на работу. Но подойти к нему на улице он не посмел. Когда Тодя взбежал по знакомым до каждой щербинки ступенькам и приоткрыл дверь, медсестра стремительно захлопнула ее перед его носом. Лязгнул замок. Она выглянула через форточку и сердито крикнула:

— В такую рань принесла нелегкая. Ступай отсюда, мальчик.

Тодя был уверен, что от его разговора с главным врачом зависит судьба Лени Смигельского. Двумя руками он стал барабанить в дубовую дверь и прекратил только тогда, когда услышал чуть хрипловатый голос доктора:

— Кто это так стучит?

— Какой-то мальчик. Он хочет с вами поговорить.

— Ну, что ж, впустите его.

Не успел Тодя переступить порог, как тут же выпалил:

— Вы знаете, доктор…

— Конечно, знаю. Ты только скажи мне, кто у нас лежит — твоя мать или отец?

— Никто. У вас лечился мой товарищ, и о нем я хочу поговорить с вами…

— Так, может быть, поговорим об этом немного позже?

— Нет, доктор, позже нельзя!

— Вот как? Ну что ж, идем ко мне в кабинет.

Тодя чувствовал, что доктор, хотя и слушает его внимательно, ни единому слову не верит. Он так ему и сказал:

— То, что ты мне здесь рассказываешь, занятная история, но явно выдуманная. Твоего товарища я хорошо помню. Скажи, пожалуйста, где он сейчас находится?

— Тут, недалеко от вас. Хотите, я вам его покажу.

Доктор подозвал медсестру, ту самую, что не хотела впустить Тодю в госпиталь, и попросил достать из архива медицинскую карту Лени Смигельского. На ступеньках он остановился, надел пенсне и, сказав: «Ну-ка, посмотрим», бегло перечитал одну страницу за другой.

Все шло так, как задумал Тодя. Около получаса никто в цирке не мешал доктору беседовать с Леней наедине, с глазу на глаз. Когда Тодя снова увидел доктора, он по мрачному выражению его лица понял: теперь поверил…

Хоть доктор и торопился, но первым делом велел кучеру отвезти его домой. Там он наскоро переоделся в черный костюм, надел лакированные туфли. До Потемкинского бульвара, где напротив городского театра помещался дом губернатора, они добрались быстро и поднялись по широкой мраморной лестнице с дубовыми перилами. Но им пришлось изрядно посидеть в вестибюле, пока их не принял губернатор.

Тодя стоял в углу и издали рассматривал губернатора, шагавшего вдоль стены большого кабинета. Он остановился возле черного письменного стола и на клочке бумаги записал несколько слов, затем поднял руку с зажатым в ней карандашом и после паузы заявил:

— Виновные будут наказаны. Строго наказаны. Наведайтесь через три дня.

Тодя готов был крикнуть так, чтобы Гастон, который в это время находился в Одессе, услышал: «Ну, Джон, вы говорили, что это будет глас вопиющего в пустыне, а я все же сумел доказать».

Когда три дня спустя Тодя и доктор снова пришли к губернатору, в кабинет их не пустили. Чиновник с широкими пышными бакенбардами небрежно ответил на их приветствие и даже не предложил доктору сесть.