Михаил Лев - Если бы не друзья мои...

В это самое время налетели немецкие самолеты и давай нас клевать — бомбили, из пулеметов обстреливали, опять бомбили, снова из пулеметов, — казалось, конца не будет. С доктора пот градом льет — стоит в белом халате и, засучив рукава, продолжает оперировать. Был момент, когда один из санитаров хотел совершить спасительный бросок, но доктор исподлобья так посмотрел на него, что тот попятился.

В перерыве между заходами самолетов говорю Савчику:

«Ты чего форсишь? Видишь, тут каждый делом занят, а ты людям на нервы действуешь. Закрой свое поддувало!»

«Хоть ты и притащил меня сюда, — отвечает Савчик, — хоть ты и земляк мне, а, извиняюсь, дурак. Ведь я к этому доктору еще когда приходил, вылечить просил — в самый ответственный момент жизни на меня зевота нападает, — а доктор ответил, что не описана в мировой литературе такая болезнь…»

Тут услышал я пронзительный вой и только успел подумать: «Бомба идет на нас», как она взорвалась в сарае за домом. Схватил Савчик свой сапог и побежал от страха и дурости вдоль улицы…

Костя замолчал.

— А доктор? — спросили сразу двое.

— Доктора тогда здорово стукнуло. Подали к дому полуторку, наскребли мы сена, устлали им кузов, положили раненых, а с ними и врача — он был без сознания. Когда машина ушла, я спросил пожилого санитара:

«Скажи, это что, не от страха ли у твоего доктора такая бледность кожи?»

Санитар как разозлился:

«Сам ты, молокосос, бледный и такой же трус, как и дружок твой. Доктор наш болезнью болеет, альбинизм называется, каких-то пигментов, что ли, не хватает. Этого вам, неучам, не понять…»

Подал я санитару руку на прощание, а он меня глазами спрашивает, куда собираюсь.

«Пойду искать свой взвод, говорю, на краю деревни, наверно, оборону занимает».

«А сбежать ты все-таки хотел», — говорит он мне, хитро улыбаясь.

«Вот въедливый старый хрыч», — подумал я и вырвал руку.

Конечно, испугался, а ведь не сбежал — факт! По правде сказать, ребята, сбежал бы, спрятался бы во время бомбежки. Я не только имел право, но даже обязан был это сделать. Но когда я смотрел на эту бледную женщину, для которой в ту минуту ничего на свете не существовало, кроме раненого, я чувствовал, что до конца жизни буду презирать себя, если не останусь рядом с ней, пока не минет опасность. А что до страха, — продолжал Костя, — то, по-моему, одни глупые ничего не боятся. Кто побеждает страх, тот и смелый… Теперь я скажу вам, братцы, есть у меня мечта: жив останусь — пойду в медицинский. Коли понадобится, все начну сначала, а доктором буду. Потому и требую — в моем присутствии медицину не обижать, слышали?

— А что сталось с доктором?

— А как Савчик?

— Доктора доставили в госпиталь, а Савчик… Зачем он вам?

— Я ж вам казав, що Костя гарно бреше. — С земли поднялся парень огромного роста. — Факт бреше. Бо я не Савчик, а Савченко, а в ту ликаршу вин нияк влюбився. И що вин в ней побачив таке? Я вид ней втикав, а вин ее чуть не в святые…

— Был у нас такой уговор, — сказал Костя, — что он, как тень, должен следовать за мной, чтобы при случае таскать меня, как я его таскал, иначе история с пяткой станет известной… Ну что ж, теперь мы с тобой квиты. Осталась у меня одна надежда — авось меня пуля не возьмет.

Мое первое задание выполнено. Сегодня я вернулся в лагерь.

Было около полудня, когда со стороны Дубняков послышалась стрельба. Мы выскочили из шалашей и стали прислушиваться — строчил немецкий пулемет, на мгновение словно захлебывался, затем начинал снова. Кто-то пустил в ход две гранаты, одну за другой. По звуку, разнесшемуся далеко и гулко, мы легко узнали русские гранаты.

На дороге показался Ваня Чижик, разведчик из группы Кости, весь в крови. Оказалось, что на Дубняки нагрянул городецкий гарнизон.

— Немцы окружили село, куда мы ни пытались бежать, всюду на них натыкались, — рассказывал раненый.

Услышав выстрелы — сигнал тревоги, — Костя сразу выскочил из избы, Кирику, которого здесь хорошо знали, приказал остаться, а сам бросился в конец села, что ближе к лесу. Справа, через поле, в том же направлении, бежал его друг Яша Савченко, на которого немцы и направили огонь.

С десяток шагов Яша бежал, потом бросался на землю, отстреливался, поднимался и снова бежал. Но вот он упал и уже больше не стрелял. Вдруг, поднявшись во весь свой богатырский рост, Савченко, покачиваясь, медленно зашагал к лесу.

Данилов уже был у опушки, когда застрочил немецкий пулемет. В эту минуту с ним поравнялся Чижик.