Михаил Лев - Если бы не друзья мои...

— Пироговская.

— Тебя он назовет «земляк». Спроси у него: «На какой улице ты жил?» Если он ответит: «На Пироговской», — значит, все в порядке. Он твой ровесник. Немного выше тебя. Крепыш. Брюнет, как ты. Говорит медленно и всегда вроде сонный с виду. Думаю, не ошибешься.

— Кажется, я уже его раз видел.

— Где?

— Ночью на твоей койке.

— Да, тогда у нас другого выхода не было. — Он сорвал и пожевал травинку. — Договорились? А теперь я иду спать.

Исчезли последние бледные звезды. Наш костер догорал. Временами хилый язычок пламени еще лизнет чернеющие головешки — и гаснет. Из освещенного окна комнаты, где собрались картежники, все еще льется яркий свет. А между тем ночь уже на исходе. Вот-вот наступит рассвет. Вот-вот донесется далекое пение первых петухов и из-за туч блеснут трепетные лучи восходящего солнца. Земля еще и сейчас, вопреки всему, чудо как хороша. Она пахнет рожью, цветами и душистой лесной травой.

Чем больше Аверов сближается с Крамецем, тем более чужим он становится мне. Ему уже не хочется, как это было в самом начале, как можно меньше походить на «господина унтер-офицера». Теперь, кажется мне, его уже не устраивает, что я его называю Казимиром Владимировичем. Вот и сейчас. Он стоит — руки в брюки, а я вытянулся перед ним по стойке «смирно». Аверов еще не догадывается, что я его опять побаиваюсь. Он допытывается, что было вчера у костра. Возможно, сам знает, но просто проверяет меня.

— Казимир Владимирович, — отвечаю я, — что вы хотите? С одного вола две шкуры тянуть? Надо мной уже и так издеваются, что я сплю на ходу. Спорили. О чем? А черт их знает. Спросите их, они и сами не знают. Все перепились, мешали нам работать.

— Кто помог Забаре спуститься с лестницы?

— Никто. У меня у самого глаза на лоб полезли, когда я увидел, что он вышел за порог.

— А зачем он вышел?

— За воздухом. «Нечем дышать», — жаловался он.

— Почему ты его сразу не отвел в палату?

— Был занят. Потом присел на минуту передохнуть и не заметил, как задремал. Как только проснулся, тотчас же отвел его в палату, уложил, укрыл потеплее, к ногам положил грелку. Его лихорадило. Температура у него, наверное, была под сорок.

— Обязан был немедленно доложить мне или Шумову.

— О чем? Что у него ночью высокая температура, вы и сами знаете. А когда у Забары такая температура, он себя не помнит и несет такую околесицу — уши вянут.

Аверов сдвинул густые брови. Металлической расческой провел по длинным, зачесанным кверху волосам, закурил трубку. И вдруг, словно кто-то третий присутствует при нашем разговоре, Казимир Владимирович начинает громко, во весь голос, отчитывать меня, размахивая пальцем у меня перед носом:

— Какая честность, какая скромность! Только рясы не хватает, и был бы у нас свой собственный поп. Ты обязан был доложить кому-нибудь из нас, что тяжелобольной вышел во двор.

«Сейчас, — думаю я, — подпущу тебе шпильку. Не обрадуешься».

— Я, Казимир Владимирович, хотел. Но все были заняты — играли в карты.

— Не твое дело, — хмурится он еще больше. — Посмотри, на кого ты похож. Хуже обезьяны. Леший на болоте и тот чище тебя.

— Выходит, опять я виноват. Асфальтируй, убирай, мой, выноси, провожай. Когда же мне мыться?

— Хватит. Ух, и надоел же ты мне! Скоро должна прибыть комиссия. Чтобы вашего духу здесь не было. Бери своего дружка Мурашова за ручку — и марш на чердак. Одного не понимаю: где был Мальцев? Крамец ведь просил его. Как же он допустил, чтобы разыгрался такой скандал?

Тут мне подыскивать слова не надо. Как оправдать Мальцева, я знаю.

— Чему вы удивляетесь, Казимир Владимирович? Вы что, Мальцева не знаете? У этого шалопая ветер в голове. Ему бы только тра-ля-ля да тра-ля-ля, а остальное, говорит он, трын-трава.

— Так я и знал. Вы через минуту захрапите, Мальцев будет распевать «тра-ля-ля», а отвечай за все мы с главврачом. Счастье Забары, что его утром с другими тяжелобольными куда-то увезли. Для Миронова высокая температура не оправдание. Тут уже был его посланец. Миронов вызывает нас с Крамецем к себе. Что ему от нас надо? Черт его знает. Ну, чего стоишь? Отправляйся на чердак.

Мы с Мурашовым немедленно выполнили приказ Аверова. Хотя все тело ныло от усталости, мне не лежалось. Куда увезли Забару? Ох, не к добру это… Я подошел к оконцу и увидел ясную голубизну неба, крышу домика, которую не худо бы перекрыть, покосившийся плетень. У калитки босая, простоволосая женщина раздувает самовар голенищем сапога, как у нас в местечке в те далекие, полузабытые времена.