Василий Шурыгин - Октябрьские зарницы. Девичье поле

— Очень уж смелую политику проповедует наш новый учитель! — выплеснул на себя воду из ушастого деревянного ведерка Алексей Матвеевич, «человек божий», как его в шутку звал Семен Матвеевич.

Силантий тряхнул веником над каменкой.

— В политике, Ляксей, надо завсегда быть смелым: не постой за волосок, бороды не станет.

— Пусть себе так, — перекрестил Алексей Матвеевич свое деревянное ведерко, в которое налили ему свежей воды, — а я все-таки стою за то, чтоб нам ждать Учредительного собрания.

— Которое опять отложили, — гоготнул Силантий и стал слезать с полка. — Не верю я больше в Учредительное собрание: никакого в нем, мужик, для себя поощрения не жди!.. Почему братья Орловы скрыли от нас, что есть большевики? А скрыли они потому, что большевики, как мне разъяснил новый наш учитель, это и есть настоящая наша мужицкая партия, которая без всякого выкупа предлагает передать крестьянам земли помещиков.

«Дельно рассуждает!» — сказал себе Северьянов, укладывая шинель в предбаннике на место, указанное ему Василем. Василь уже вскочил в баню, выхватил веник из кадки с холодной водой, специально положенный туда Просей для учителя, и начал распаривать на каменке, поливая горячей водой и приговаривая:

— Листяный, майский.

Камни прыгали, стреляли под падавшими на них струйками.

— Дай-ка, Василь, веник сюда! — встал Семен Матвеевич. — А ты, Дементьевич, полезай на полати! — Посопев и подумав, добавил: — В старину у нас дорогого гостя бабы в баню водили, и самая красивая молодуха, а то и девка, парила.

Северьянов поздоровался и не без страха подошел к полку. У первой ступеньки столкнулся с Силантием. Если бы он не видел раньше этого человека и не слышал его голоса, ни за что не принял бы его иначе, как за ручного медведя: вся грудь Силантия, спина, руки и ноги были покрыты мягкими курчавыми волосами.

Северьянов осторожно забрался на полок и не успел там освоиться, как его чуть не сбросило на пол волной нового взрыва над каменкой.

— Ложись на брюхо! — хлопнул изо всей силы веником по спине учителя Семен Матвеевич. — Хорошо?

— Замечательно!

— Кабы Прося аль Наташка вместо меня банили, ты бы не так вертелся.

— Правую ногу ниже колена и правый бок, пожалуйста, тише, Семен Матвеевич!

— Дай передохнуть человеку! — пожалел учителя сердобольный Алексей Марков.

— Поворачивайся на другой бок! — командовал Семен Матвеевич.

Минут через пять Северьянов сел на полку.

— Хватит, Семен Матвеевич, солдат должен и честь знать: погрелся — и долой.

Когда Северьянов слез с полка на пол, Силантий попросил:

— Объясни нам, пожалуйста, Степан Дементьевич, кто составил программу вашей партии? Каких наук человек?

Северьянов сел на приготовленное ему место. Пол был чистый, горячий. Кузьма открыл дверь в примыльник.

— Я газетку, которую вы мне дали, прочитал, — продолжал Силантий, — мне в ней все приемлемо. А вот в подробности вашу программу интересно знать и кто ее составил…

Северьянов не ждал таких вопросов в этом кипящем котле. Изложить программу партии в какие-нибудь пять — десять минут, когда тебе обжигает губы паром, дело нелегкое. Но надо было отвечать. Все молчали и ждали.

— Нашей партией руководит самый ученый — социалист Ленин. Он и составил нашу программу. — На слове «ученый» Северьянов сделал особое ударение. Он хорошо знал, что не один Силантий, а и каждый крестьянин был убежден, что политикой должен руководить образованный человек, иначе эта политика несерьезная, политика некапитальная.

Не замечая сам того, Северьянов с первых же слов загорелся и с жаром рассказал, чего добиваются большевики для рабочих и крестьян, как они хотят построить общество без помещиков и капиталистов.

— Никакого сомнения, — вымолвил убежденно Силантий, повторяя крепко засевшую у него мысль: — Большевики — наша мужицкая партия! — Подумал и добавил: — Эсеры тянут нас на мировую с князем Куракиным, а рабочего — с капиталистами. Я ж так считаю, что мы управимся теперь без панов, которые сотни годов твердили мужику, что у него тело государево, душа божья, а спина барская.

Разговор, как и в комнате учителя, скоро перешел на самое волнующее всех пустокопаньцев. Начал его, как и в школе, Кузьма Анохов. Кузьму горячо поддержали Василь и Семен Матвеевич. Силантий слушал молча. Когда же его брат предложил подпустить под стога красного петуха, он стал на одно колено:

— Это проще всего. Петух — птица домашняя. Нам, мужикам, за него не раз терто полозом по шее. А я так считаю: ежели не прорубил окошко, решетом в хату света не наносишь. Я согласен с Кузьмой. Надо опять рискнуть. Запряжем коней и тронемся всей деревней.