Василий Шурыгин - Октябрьские зарницы. Девичье поле

Когда он распахнул дверь в свою каморку, перед ним открылось необыкновенное зрелище: на кровати, на табуретках и на полу, под лежанкой, в шапках и солдатских фуражках сидели парни и пожилые крестьяне, почти все курили, а некоторые, расположившись как у себя дома, поплевывали на пол. Один из них, беловолосый, лет двадцати пяти, самый, видно, бойкий, сидя на кровати и держа в руках винтовку, говорил безапелляционно:

— Раз в типографии напечатано, значит, закон. — Заметив учителя, он вскочил и поспешно повесил на гвоздь над изголовьем кровати винтовку.

— Мы тут без вас нахламили! — И живо представился: — Василь Марков, племянник Семена Матвеевича, вашего друга. — Обращаясь к конопатенькому белобрысому парню в белом из домотканого сукна пиджаке, сидевшему у стола на табурете, бросил повелительно: — Освободи место Степану Дементьевичу!

«Уже знают мое имя и отчество! — улыбнулся Северьянов. — Новый друг мой и об этом постарался».

— Хороша винтовочка! — кивнул на гвоздь Василий. — Новенькая. — Все присутствующие воззрились на учителя: ждали, что тот похвалится, как добыта эта винтовка. Но Северьянов молча сел на освобожденный для него табурет и стал так же непринужденно, как и они, рассматривать своих гостей. Потом, вспомнив, что не поздоровался с ними, встал:

— Прошу прощения! Будем знакомы! — И по очереди стал рукаться.

— Я двоюродный брат Проси, вашей сторожихи, — по-новому отрекомендовал себя Василь Марков, подмигивая кому-то из сидевших на полу, у лежанки.

— Почти свояком приходится вам, — сострил, хитро улыбаясь, крестьянин лет тридцати пяти в рыжем домотканом пиджаке, подпоясанном старой заверткой. Когда Северьянов поздоровался с ним, крестьянин, поблескивая большим правильным носом, назвал себя Кузьмой Аноховым.

— Чем черт не шутит: Проська девка хоть куда! — подхватил под общий смех лобастый парень с нахальными глазами и черными кудрями на фуражке.

«Испытывают!» — сказал себе учитель. И по-прежнему смолчал, добродушно улыбаясь. Гости тут же решили, что новый учитель не гордый и свой парень.

— А скажите, Степан Дементьевич, — начал Василь деловым тоном, — под вашими листовками подпись: «Социал-демократическая рабочая партия». У нас тут некоторые считают, что этой партии не дано решать земельные вопросы. Нашими крестьянскими вопросами занимаются только социалисты-революционеры. Ну а некоторые возражают. Поясните нам эту разноголосицу.

— Есть социал-демократы меньшевики и большевики, — ответил Северьянов. — Первые, действительно, отказываются от борьбы за крестьянские интересы. А большевики призывают рабочих и крестьян сообща бороться против помещиков и капиталистов.

— В точку бьют, — подхватил Василь.

Лобастый парень с кудрями на фуражке заломил упавшие на лоб пряди волос.

— А, часом, не на немецкие деньги ваши листовочки печатаются?

В комнате стало так тихо, что отчетливо слышалось напряженное дыхание. Все время улыбавшийся со слезливой хитрецой конопатый паренек, которого Василь прогнал с табурета, пытливее всех всматривался в учителя. В классе заразительно хохотала Прося, заскрипели передвигаемые парты.

— Сколько у вашего отца десятин земли? — ответил вопросом Северьянов.

— В точку! — подпрыгнул, скаля большие белые зубы, Василь.

Конопатенький парень, мигая белыми ресницами, ответил вместо кудрявого парня:

— Одной надельной сорок десятин да купчей в два раза больше.

— Брат его всей волостью командует, — добавил Василь. — В армии до поручика дослужился.

— Что ж, что земли много? Не награбленная, — осклабился кудрявый лихач. — А брат? За Россию кровь проливал.

— С князем Куракиным кажый дён теперь в карты дует, — смешливым голоском выдавил конопатенький парень. — Хоть и однорукий, а все денежки у старого дурака выгреб, а на прошлой неделе жеребца выиграл.

— Ежели и дочку свою красавицу ему князь проиграет, — молвил с достоинством к себе и с презрением к окружающим брат поручика Орлова, — это вас не касается.

— А как черкесов да казаков на нас пускать, это, по-твоему, Орлов, кого касается? — вступил в разговор Кузьма Анохов.

— Захватную политику закона нет проводить, — не сдавался. Орлов. — Закон новой власти не разрешает анархию, а вы нахрапом хотели стога увезти.

— А твоему бате, — продолжал Кузьма, — закон но-: вой власти разрешает пять десятин панского луга скосить и в свои сараи уложить? Выходит, этот закон, Маркел, что паутина: шмель проскочит, а муха завязнет.