Тамаз Чиладзе - Дворец Посейдона. Сборник

— Эх!.. Зачем ты пришел?

И в самом деле, зачем ты пришел к этому старому, одряхлевшему человеку, которого все позабыли. Значит, очень тебе туго или беда стряслась…

— Плохо мне, — ответил я.

— В чем дело? — Мне показалось, он оживился, глаза заблестели.

Я замолчал, потому что испугался своих собственных слов. Я считал, что пришел сюда вспомнить те дни, когда его уроки доставляли мне неизъяснимое блаженство, а получилось, что я пришел исповедаться.

— Что ты делаешь? Где работаешь? — спросил учитель.

Ничего удивительного в том, что он не знал о моей карьере. Ведь он не относится к числу моих читателей. Все, что надлежало ему прочесть в свое время, он прочел.

Собираясь уходить, я спросил:

— Учитель, я не помню, чьи это слова: «Корни умирают раньше нас». Как это понимать?

— Когда ты сам станешь корнем, поймешь.

— У меня есть сын.

— Это еще не все.

Я взял такси и поехал за город.

Может быть, вы замечали когда-нибудь одноэтажный дом на Кахетинской дороге у поворота на Лило. В этот дом я и приехал.

Ни в коем случае не следует давать волю памяти. Она может сыграть злую шутку. До этого дня она была у меня надежно запечатана в бутылку, как джинн, а теперь я сам вынул пробку — случайно или сознательно — не знаю — и вот что из этого получилось.

В этом одноэтажном доме, по моим расчетам, должен был жить мой одноклассник Дато Муджири. Мы с ним были неразлучными друзьями. Он часто приходил к нам домой и оставался допоздна. Маме Дато нравился. Хороший мальчик, — говорила она. Сколько лет прошло с тех пор? Ровно двадцать три года. После окончания школы я не видел Дато. Куда он пропал? Неужели не вспомнил обо мне ни разу? Я-то помнил о нем, очень долго помнил, только…

В доме жили другие люди — железнодорожник с женой. Они мне сказали, что Дато с родителями давно отсюда переехал в какую-то деревню. Причины переезда им не известны.

— Дато попал под поезд, и ему отрезало ногу, — сказала женщина.

— Когда это случилось?

— Как раз когда мы покупали у них дом…

Машина ждала меня у ворот, я расплатился с водителем и отпустил его. Я шел пешком так торопливо, как будто твердо знал, куда иду. Шел я по шоссе довольно долго, потом свернул с дороги в поле и шел до тех пор, пока не появились выжженные солнцем холмы и все вокруг не уподобилось пустыне.

Я ни о чем не думал, машинально переставляя ноги, как будто от чего-то убегал. Стемнело. А я все шел. Потом присел на камень и сидел, опустошенный и отрешенный от всего на свете. Пришел я в себя оттого, что почувствовал холод. Я весь дрожал от ночной прохлады. «Как я здесь очутился? — подумал я. — Что меня сюда привело?» Я решительно не знал, где нахожусь, повернул в обратную сторону и пошел наугад, в темноте не разбирая дороги. Потом я запутался в колючих зарослях ежевики. Расцарапал лицо и руки, изорвал одежду. Наконец выбрался на дорогу, зажег спичку и посмотрел на часы. Была половина второго ночи. Конечно, никаких машин. Я продолжал идти в надежде на какой-нибудь дом у дороги. И в самом деле, скоро вдалеке замерцало огнями какое-то строение. Я бегом добрался до него и увидел, что это станция Вазиани.

Не обнаружив ни одной живой души, я постучал к дежурному.

— Войдите, — ответили мне изнутри.

Я вошел. У стола сидел худощавый парень. Мне сразу бросились в глаза его огромные оттопыренные унта, как будто вместо ушей у него были ангельские крылья. Видимо, я выглядел неважно, потому что он быстро встал и застыл у стены.

— Не бойтесь, — сказал я, — я немного исцарапался в ежевике.

Мое сообщение насторожило его еще больше. Тогда я достал из кармана документы и протянул ему. Он читал их очень долго, исподлобья поглядывал на меня, наверно, проверял сходство с фотокарточкой. Потом поспешно сказал:

— Садитесь, пожалуйста!

Я сел на стул.

— На Тбилиси, конечно, поездов нет? — спросил я.

— До утра не будет, — ответил он, возвращая документы. — Что с вами случилось? Вы попали в аварию?

— Нет.

— А-а, — протянул он таким тоном, словно ему вдруг все стало ясно.

«Он принял меня за сумасшедшего, — подумал я. — Что ж, глядя на меня, трудно подумать что-нибудь другое».

— У вас найдется что-нибудь поесть?

— Конечно, — быстро ответил он, доставая из ящика банку мацони и кусок хлеба. — Прошу вас.

Я моментально разделался с едой и выжидающе взглянул на него.

— Больше у меня ничего нет, — виноватым голосом сказал он.

— Можно мне позвонить в Тбилиси? — попросил я.