Тамаз Чиладзе - Дворец Посейдона. Сборник

«Как он вырос!» — подумал Иона и разрыдался.

— Ладно, ладно, — успокаивал Вахтанг, похлопывая отца по спине, — будет плакать, успокойся!

— Сынок, — всхлипывал Иона, уткнувшись лицом в гимнастерку Вахтанга, — приехал, живой, здоровый!

— Видишь, приехал, руки-ноги на месте, Перестань!

Но Иона не мог успокоиться.

— Осиротели мы с тобой, сынок, нету твоей матери, — Иона еще горше заплакал, потому что ему стало жалко Элисабед, которая не дождалась сына.

— Постарел отец, сдал, — заметил Вахтанг.

— Да-да, — поспешил согласиться Иона, утирая слезы. — Время пришло, вот и постарел.

Вахтанг сиял очки, протер платком стекла и снова надел. Офицерский мундир делал его стройней и мужественней, на груди сверкал орден.

— Ну, как вы здесь поживаете? — прохаживаясь по балкону, спросил Вахтанг. Потом он достал папиросы и протянул отцу:

— Кури.

Оба задымили.

— Как ты изменился! — сказал Иона, разглядывав сына.

— Разве?

— Вырос, возмужал.

Когда Иона плакал на груди у Вахтанга, ему показалось, что он обнимает гранитный памятник. Теперь, немного успокоившись, он почувствовал, что перед ним сидит до боли близкий, родной человек, живой Вахтанг, его плоть и кровь. Но первое впечатление было настолько глубоким, что он через минуту снова увидел перед собой сильного, уверенного в себе мужчину, которого отнюдь не портили очки. Напротив, стекла грозно поблескивали в круглой металлической оправе, и казалось, что они так же неотъемлемы от всего облика Вахтанга, как, скажем, нос или ухо, как будто из чрева матери он так, в этих очках, и появился на свет божий.

— Почему ты не писал? — спросил Иона.

— На войне не до писем, отец.

— Пару слов мог бы черкнуть.

Вахтанг улыбнулся. Улыбаясь, он становился чужим и далеким, такая холодная, вымученная была эта улыбка.

— Что же мы стоим? — всполошился Иона. — Идем в дом.

— У тебя постояльцы, — заметил Вахтанг.

— Да.

Иона схватился было за вещевой мешок Вахтанга, но тот его опередил.

— Я на три дня приехал… Отчего мама умерла? — спросил он.

Что мог ответить Иона?

Иона пропустил сына вперед и остановился в дверях.

— Где я буду спать?

— Ты…

— Лягу на пол!

Вахтанг сел на кровать, раскрыл мешок и достал консервы, хлеб, колбасу. Все это он передал Ионе, а Иона разложил еду на столе.

— Пойду вина принесу, — сказал Вахтанг.

— Зачем? — удивился Иона.

— Отметим мой приезд. Хотя нет, — Вахтанг встал. — Сначала пойдем на кладбище.

Могила заросла травой, и надгробия не было видно. Вахтанг сел поодаль, вырвал травинку и стал теребить ее зубами. Стояла мертвая тишина, только посвистывала невидимая птица, укрытая листвой. Аллею, ведущую под гору, окаймляли ряды стройных кипарисов. Нона украдкой поглядел на Вахтанга — не плачет ли. Но очки блестели на солнце, и трудно было разобрать, стекло это или слезы.

Вахтанг поднялся.

— Надо привести могилу в порядок, — сказал он, — лопата найдется?

— Да, у сторожа.

— А где он?

— Там, внизу, — Иона махнул рукой в сторону кипарисов.

— Пойду принесу.

— Я сам пойду, — сказал Иона, — он меня знает.

Когда Иона принес лопату, он увидел, что Вахтанг уже скинул гимнастерку и взялся за дело. Он пучками вырывал траву и отбрасывал ее в сторону. Иона глаз не мог отвести от мускулистой, блестящей от пота спины.

— Вот лопата, — сказал Иона.

— Давай сюда, — Вахтанг почти силой вырвал у отца лопату. Работал он споро, привычно. Иона любовался сноровкой сына, хотя ему было немного обидно, что сын обходится без него. Ясно было, что Вахтангу не нужна его помощь, и он стоял, как посторонний, стараясь не показывать своей досады.

Потом Вахтанг поджег выполотую траву, и она загорелась, сухо потрескивая.

Когда они возвращались с кладбища, Вахтанг сказал:

— Оставила меня мать сиротой.

Иона чуть было не спросил: как же — сиротой? А я? Но промолчал.

«Сын не нашел для меня ни единого теплого слова. Неужели не стосковался об отце? Как будто только для того и приехал, чтобы на кладбище сходить. Элисабед, вот когда ты со мной рассчиталась!»

— Мне надо в комендатуру, я скоро приду, — сказал Вахтанг.

— Хорошо, — Иона направился к дому.

«Господи, лишь бы ему было хорошо, а я — перетерплю. Если надо, глаза себе выколю, язык вырву, рот землей набью, лишь бы ему хорошо было…»

Вечером пришел Силован.

Стол накрыли в комнате новой жилички. Тамадой выбрали Силована.

Вахтанг сразу опьянел. Сначала пристал к отцу, а почему Ева — чужая женщина — ведет себя в их доме как хозяйка. Потом сбросил на пол пепельницу с окурками. Он громко пел, смеялся и никому рта не давал раскрыть. Когда Ева сказала ему, что Иона награжден медалью, он удивился и спросил, обернувшись к отцу: