Леонид Воробьев - Конец нового дома [Рассказы]

Но лето к концу. Сплав продолжается, однако как-то свертывается. Нет прежнего напряжения, торопливости. Скоро последняя зачистка, скоро завершение.

Одновременно с тем как начинают сверкать желтые и красные отметины в сплошной зелени заречного лиственно-хвойного массива, Мишка понемногу охладевает к сплаву. Как-то надоедает ему все это.

Однажды ночью, когда все сплавщики ночуют в своем общежитии, в поселке, ему вдруг является сон, а во сне деревня и жена.

Он просыпается, вспоминает, что ни разу не написал семье за весну и лето, сердится на себя и соображает: сколько еще дней до конца?

А утром, забравшись за штабель, подальше от глаз, пересчитывает деньги в потайном кармане, вздыхает и прибавляет к ним еще несколько рублей из тех, что отложил себе на питание. Машет рукой:

— Проживу…

Возвращается в Ушаково Мишка тогда, когда осенью высветлены дали, звук льнооколотки отдается в очень тихом воздухе невесть на сколько километров, а теплый еще ветерок доносит растекающийся над землей смрадноватый запах сжигаемой на огородах полусухой ботвы.

Мишка стоит около дома, смотрит, как падают с большой березы у окон последние листья, как из трубы бани поднимается и мреет уже не дым, а горячий воздух, и радуется дому, березе, стуку льнооколотки, истопленной ко времени бане.

Семья встречает его хорошо. Рады жена, ребята, теща. Мишка выкладывает пачку денег, подарки, потом моется в бане, сидит за столом, окруженный домочадцами, рассказывает, где бывал, что видал, хвастается и немного привирает.

Дома, как всегда осенью, много работы. Жена и теща по горло заняты в колхозе, ребята ходят в школу. Мишка засучивает рукава и принимается за дело.

Вот он навозил, напилил, наколол дров. Выкопал картошку, убрал овощи, перепахал усадьбу. Починил крышу на дворе. Привез сено. Обмазал рамы. Сменил половицу в сенях. Набил матрац свежей соломой…

Сначала у него все делается ходко, как бы на только что оставленном сплаве, как бы по инерции. Затем он стучит топором все ленивее, все чаще покуривает у изгороди с соседом — полуглухим, полуслепым, но до крайности говорливым дедом.

К этому времени Мишкину жену и тещу начинают донимать односельчане. Колхозники Мишку не любят, хотя про домашних его плохого слова сказать не могут: те работают на совесть. Поэтому говорят не прямо, не требуют, чтобы Мишка включился в общее дело, а намекают, подшучивают, подхихикивают.

Пока к этому не подключается бригадир, Мишкина жена отмахивается и огрызается. Она, как и теща, еще под впечатлением Мишкиного прихода и его первоначальной работы по дому.

А потом, наглядевшись, как он сидит у окошка, покуривая, позевывая, почитывая что-то в газетном обрывке, она однажды не выдерживает и начинает «пилить» его.

Несколько дней Мишка терпеливо сносит «пиление», но, когда в разговор вступает теща, он раздраженно плюет, ругается и идет на наряд.

Все уже давно уверены и знают, что работать он будет так себе. Поэтому назначают его на те работы, которые обычно закреплены за стариками, а иногда и за женщинами.

И он, действительно, не «расшибается» на работе. Все стремится отлынить, увильнуть, когда и прогулять. Поэтому он постоянный предмет насмешек работающих с ним и не с ним. Он, (видимо, привык к этому и только иногда отругнется.

Дома он тоже не очень-то стремится заниматься делами по хозяйству. Пошлет жена накидать сена корове — пойдет, не пошлет — он и не подумает тронуться с места. И так во всем.

А лучше поставит Мишка самоварчик, посидит на корточках у светящегося в полутьме комнаты желтыми угольями подтопка, покурит в него. Любит поспать. Любит сходить в гости, попить пивка, только лучше к пожилой родне, где меньше вероятности, что его будут поддевать и разыгрывать.

Теперь Мишка подобрел. Загар сошел с него, лицо белеет, круглеет. Походочка у него теперь плавная, неторопливая.

Частенько Мишка сидит на лавке у окна под (поставленной на маленькую полочку коробкой репродуктора-динамика. Односельчане идут мимо его дома, хрустят валенками по дороге, до блеска затертой полозьями тракторных саней, видят за переплетами слепеньких рам Мишкину голову, шею и говорят друг другу:

— Ишь, лох какой! Бока-те наел.

И так идет все до следующего марта, до первой ночной капели.

Вышли, как и вчера, и позавчера, как и неделю назад, с восходом. Надо было не упускать хорошую погоду. Сегодня предстояло копны растрясти, поворочать раз, сносить их и дометать стог. Полстога — оденок, как тут называют, — было заметано вчера и завершено, и прикрыто немного: на случай дождя.