Леонид Лысенко - «Чёрный эшелон» [Повесть]

— До свиданья, моя ласточка, когда-нибудь в другой раз напоишь меня чаем…

Курбанов с Алехиным скрылись в лесу. И почти тотчас за их спиной загрохотало: гитлеровцы возобновили атаку…

Алехин тряхнул за плечо Курбанова.

— Что с тобой?

— Ничего… Порядок, Боря.

Курбанов горько усмехнулся: «Ничего себе, порядок!..» Перед ним все еще стоял озаренный вспышками боя лес, он видел неподвижные тела павших товарищей, отчаянное лицо Косицкого, — еще звучали в ушах голоса Дубова, Тани, и было так тоскливо на душе, точно он на самом деле предал их…

Курбанов жестко провел ладонью по бескровному от усталости и муки лицу.

— Можете успокоиться, Иван Иванович, утром мы оставим ваш дом. Так что не беспокойтесь за свою шкуру… А мы свою задешево фашистам не продадим.

Печкур сжал кулаки.

— Да как ты смеешь?!..

— А вы?

— У меня есть основания… Почему я должен верить вам на слово?..

«Как так — на слово? — удивился вдруг Алехин. — А пароль?.. А пакет?» — Пулат, а пакет-то?… Забыл?…

Курбанов даже за голову схватился: в самом деле, ведь при нем же пакет! Непонятная, обидная настороженность близкого, родного человека так вышибла его из колеи, что он даже забыл про бумажный квадратик, хранящийся у сердца. Курбанов быстро расстегнул китель, достал из внутреннего кармана письмо Дубова и молча протянул Печкуру. Тот недоуменно глянул на Пулата, на пакет, но взял, развернул на столе под самой лампой, и письмо задрожало в его тяжелых руках, а строчки, торопливо набросанные знакомым почерком, запрыгали в глазах. Овладев собой, Печкур дважды перечел написанное, пристукнул по листку ладонью. «Так, старый… Неужто совсем запугали тебя проклятые фашисты, что своим верить перестал?» Дело было даже не в лишнем доказательстве верности прибывших от Дубова. В нем самом что-то перевернулось и будто встало на место.

«Если им не поверю, то кому же? С кем плечом к плечу против врага встану? Нет, это мне урок: доверять нужно не только паролям и бумаге, а прежде всего людям, которых хорошо знаешь…»

Дубов коротко описывал неожиданный налет на эшелон, отметил храбрость паровозной бригады, взорвавшей вражеский танк. «Если удастся выйти из боя — попробуем пробиться к своим. Не выйдет — уйдем в лес». Заканчивая письмо, Дубов наказывал действовать по обстановке, обещал прислать связного. И в конце стояло; «Мы — большевики и обязаны действовать по-большевистски…»

Печкур — снял стекло с лампы, сжег письмо, сдул со стола пепел. Алехин протянул недокуренную самокрутку Курбанову.

— Не табачок, а спирт… Курбанов сделал несколько затяжек.

— До кишок достает. Голова закружилась. Где взял?

— Говорю — спирт. Довоенный запас.

Оба вздохнули. Они не замечали хозяина, словно его и не было в комнате. Алехин, согнув могучую спину и опершись локтем о колено, уставился на свою широкую ладонь, покрытую бугорками мозолей. Курбанов курил и, сощурившись, смотрел на мерцающие за окном и в щелках затемнения звезды.

Печкур подошел тяжелой походкой, наклонился и обнял Курбанова, потом Алехина, и усы у него дрогнули, а глаза повлажнели от слез.

— Ладно, хлопцы, виноват… Ложитесь-ка спать, я покараулю…

…Был тот кристально тихий ночной час, когда бледнеют звезды в позеленевшем небе, светлеет воздух над безмолвными садами и полями, острой зябкостью тумана тянет с озера, и серая, точно бязью покрытая вода не отражает высоких звезд и плакучих ив. Тихо вокруг, будто и нет войны, не топчут родную землю захватчики…

Печкур поежился от рассветного холодка. Тревожила мысль о том, что зря обидел посланцев Дубова, что одно дело конспирация, а другое — перестраховка. Уже много лет работав мастером, он на зубок знал свое дело, до мельчайших деталей и как опытный врач, мог сразу определить состояние паровоза, любого узла, агрегата. А человек, видно, посложнее машины. И подпольщик, как сапер — ошибается один раз. Опасно потерять бдительность, но не менее опасно подозревать всех в предательстве, отталкивая хороших людей от борьбы. «Мы — большевики и обязаны действовать по-большевистски», — вспоминались слова Дубова. Может быть, последние его слова…Печкур сорвал листик над головой, откусил кончик и почувствовал во рту горечь. «Танюша, дочка…» — прошептал он беззвучно, одними губами.

Кто-то положил ему руку на плечо.

Печкур вздрогнул и напрягся, но тут же обмяк. Перед ним стоял молодой парень в кургузом полицейском мундире, с немецким карабином за плечом, из-под козырька фуражки парень щурил ярко-синие глаза. Это был тот самый «полицай», что явился к нему «конвоировать» в депо.