Леонид Лысенко - «Чёрный эшелон» [Повесть]

И все же эвакуация проходила собрано, четко, без всякой спешки.

Своевременно отправили на восток весь паровозный парк, под метелку. На станции и в тупиках ни одного вагона. Вагоны последнего эшелона загрузили токарными станками, оборудованием, а платформы — подъемными кранами и автомашинами. В классных вагонах и теплушках разместились рабочие с семьями, командный состав и воинская охрана. В депо стало хоть шаром покати. И когда эшелон тронулся, те немногие, кто оставался, сдерживая слезы, сцепив зубы, взорвали за ним стрелки.

А наутро через город, лязгая траками, прошли серые танки с черными крестами, высокие грузовики, набитые солдатней в глубоких уродливых шлемах. Германская военная комендатура деловито занялась установлением «нового порядка». Этот «порядок» очень напоминал тот, против которого молодой Иван Печкур с товарищами поднялся двадцать с лишним лет назад, только был куда «деловитей». Пока германская полевая жандармерия и наскоро набранные полицаи расстреливали ни в чем не повинных людей, немецкая хозяйственная команда принялась за перешивку путей, на свой, западный — узкоколейный лад и восстановление стрелок. На станцию стали прибывать румынские, польские, венгерские локомотивы, рассчитанные для эксплуатации на оккупированных «рейхом» территориях.

Печкур выждал некоторое время и не ошибся. За ним пришел молодой полицай и, усмехаясь, приказал явиться в депо: «Уважаемая германская администрация остро нуждается в кадрах, и инженер Мейер уже давно ждет Вас». Мейер был начальником русских локомотивных бригад, Печкура назначили мастером по ремонту.

А через несколько дней по городу разнеслась весть, что отправленная из их депо позарез нужная гитлеровцам сплотка из семи паровозов не дошла до места назначения.

Слухи о причинах аварии ходили самые разные, но Печкур-то отлично знал, что ведущий локомотив взорвался от подложенной под раму мины замедленного действия, и вся сплотка загремела под откос. Сутки на ветке не функционировало движение. Расследование ничего не дало, и гитлеровцы вынуждены были приписать диверсию партизанам.

… В этот вечер Печкур с Мейером на славу «поработали» со слесарной бригадой на канаве под паровозом. Засыпали песок в буксы, ослабили клинья и тормозное оборудование. Когда звон колокола известил о конце рабочего дня (а он при «новом порядке» ненормированный), они молча покурили в конторке и разошлись по домам.

В эту ночь Печкуру не спалось. Одолевали тяжкие мысли. За последнее время он только раз, и то мельком, виделся с сестрой Верой Ивановной. Накопилось много вопросов, возник план действий, связанный с сестрой, необходимо было ее видеть, но идти к ней самому было рискованно.

После диверсии на перегоне оккупанты особенно насторожились. В городе шли повальные облавы и аресты, и после семи вечера патруль без предупреждения открывал огонь по каждому, кто появлялся на улице, и тем более на территории станции. В депо дежурила усиленная охрана. В воротах круглые сутки торчали пулеметчики. Когда паровоз выходил из депо, его проверял дежурный офицер комендатуры. Подпольщикам нужно было разворачивать работу, а обстановка с каждым днем усложнялась: гитлеровцы буквально заглядывали в каждую щель, и малейшая ошибка или просчет были непоправимы, неминуемо грозили провалом. Поэтому Печкур с Мейером старались действовать осторожно, рассчитывая каждый шаг, чтобы не вызвать у администрации даже малейшего подозрения.

Мейеру-то проще. Как-никак он был немцем, хоть и из тех, что с незапамятных времен, еще при Екатерине, поселились на Украине, а все-таки немцем. Конечно, он советский инженер и партиец, но ведь его мало кто знает в депо и тем паче в городе. Мейер приехал из Киева накануне войны. Обком партии по его желанию оставил Мейера в городе, — значит, доверяют человеку. Печкур с сестрой тоже попросились остаться, и обком поручил Печкуру возглавить подпольную организацию как старому коммунисту, имеющему опыт конспиративной работы еще с гражданской…

…Печкур крутанул колесико сбоку лампы, чуть прибавил свет. Из-под нахмуренных бровей недобро сверкнули воспаленные от бессонной ночи глаза.

— Темните вы…

— Кто темнит?! — у Алехина затрепетали ноздри, на побагровевших от гнева щеках резче обозначились рябинки.

— Струхнули… — Дальше!

— А дальше — драпанули с паровоза. Дезертиры вы.

Алехин толкнул Курбанова в бок.

— Слыхал?

Курбанов не ответил. Он был подавлен всем происходящим. Еще совсем недавно они счастливо жили с голубоглазой Танюшей в этой самой комнате. После напряженной, но интересной работы эти стены встречали его покоем, уютом. Вместе строили планы на будущее, собирались побывать в Ташкенте, встретиться со старушкой-матерью, он мечтал показать Тане родной город, посидеть в чайхане над Саларом…