Геннадий Гончаренко - Годы испытаний. Книга 2. Волга — русская река

Позвонил начальник штаба Кранцбюллер.

— Господин генерал, разрешите предварительно допросить партизанок? У меня здесь начальник карательного отряда Пузняев и комендант района капитан Руммель. Или вы будете сами допрашивать?

— Не торопите меня, господин Кранцбюллер.

Генерал положил трубку и, обращаясь к стоящему навытяжку обер-лейтенанту Гелю, приказал:

— Приведите ко мне сейчас того самого русского генерала.

Па пороге появился сгорбленный седовласый старичок в поношенном синем костюме, сопровождаемый обер-лейтенантом.

Мильдер встал, направился навстречу. Не доходя несколько шагов, остановился и сдержанно улыбнулся.

— Здравствуйте, господин генерал, — бросил он на ломаном русском языке.

Сгорбленный старичок развернул браво плечи.

— Здравия желаю, ваше… — И он внезапно замялся, когда жесткая и сильная рука Мильдера сжала его вялую и дряблую руку.

Хозяин жестом пригласил его к столу и приказал адъютанту принести коньяку и закуски.

Старый русский генерал недоверчиво оглядывал маленькими мутновато-слезящимися глазами из-под взлохмаченных седых бровей немецкого генерала с гордо запрокинутой головой.

Пока они — один с недоверчивостью, а другой с чувством явного превосходства — осматривали молчаливо друг друга, стол был накрыт. Мильдер налил рюмки и, чокнувшись, кивнул головой.

— Ваше здоровье, славная русская гвардия…

Старик взял рюмку и, расплескав коньяк по столу, выпил молча. «Как у него дрожат руки, будто через них пропускают электрический ток», — отметил про себя Гель.

Рассматривая этого дряхлого и жалкого на вид старика, Мильдер почувствовал брезгливость и разочарование. Слишком большой чести он удостаивает того, кто, возможно, в первую мировую войну был врагом немецкой нации, а теперь, никому не нужный, доживает последние годы. Но чувство вежливости возобладало. Он снова слегка улыбнулся.

— Угощайтесь, господин генерал. Сегодня вы мой гость, — кивнул он на стол.

Старичок торопливо разгладил рукой ковыльные с подпалинкой усы и попытался расправить плечи, но они опять опустились.

— Мы ценим, коллега, старую русскую интеллигенцию. Вы рады, господин генерал, что наша армия пришла в Россию?

— Отжил я уж свое, — промямлил старик, — повоевал, было время. А сейчас мне не до войны.

— Мы пришли освободить русскую нацию. Не правда ли, вам тяжело жилось?

— Тяжело, — вздохнув, подтвердил старичок. — Но и эта война принесла нам много горя. Уже пролито напрасно столько крови! — У него заслезились глаза, и он часто заморгал белесыми ресницами. — Правнука моего два дня тому назад застрелили.

— Кто?

— Ваши солдаты.

Лицо Мильдера посуровело.

— Кто ваш правнук? Он стрелял в германских солдат? Старичок еще больше сгорбился и смахнул платком набежавшие слезы.

— Ему было четыре года.

— Обер-лейтенант Гель, — резко сказал Мильдер, — разберитесь, чьи это были солдаты. Я накажу их. Они были пьяны?

Старичок отрицательно покачал головой.

— Не надо скорбеть, господин генерал. Война не бывает без жертв. Вы тоже убивали, когда сражались. Мои солдаты уже многие пали смертью храбрых. Такова наша с вами профессия. Мы приносим смерть во имя жизни и счастья нашей нации. В России скоро война закончится. И потом мы наведем здесь порядок. Вы будете довольны.

— Я тоже много воевал, и мои солдаты убивали врагов, но они никогда не трогали детей. Убить беззащитного ребенка — это крайняя степень жестокости.

«Какое он имеет право судить нас, немцев, высшую арийскую расу, нашу доблестную армию, когда мы призваны самим богом установить новый порядок на земле? — подумал Мильдер. — Не генерал, а слезливая женщина. Или даже на лучшего представителя их нации — дворянина, генерала — подействовала большевистская пропаганда, которая подчеркивает на каждом шагу жестокость немецких войск? Надо сгладить тяжелое впечатление у этого старика. Он еще может быть нам полезен…»

Мильдер поднял бокал и, не чокаясь, выпил сам, предложив налить рюмку собеседнику. Но тот сидел, повесив голову, неподвижный и нахохлившийся, как большая усталая птица.

— Вы дворянин, господин генерал. Мы вернем ваши привилегии. У вас было, конечно, поместье? А большевики все отобрали и сделали вас нищим… Они держали вас в лагере в Сибири?

— Кто они?

— Большевики…

— Нет… Я попал в плен в первую мировую войну и был в лагере военнопленных у немцев. Три года, под Дюссельдорфом. В Сибири меня никто не держал.