Анатолий Соболев - Штормовой пеленг

Боцман споткнулся о растянутую на палубе якорь-цепь и закричал:

— Разбросали тут! Почему цепь валяется? Я приказал убрать. Разгильдяи!

— Что, я один буду пупок рвать? — возразил матрос.— Тут впятером не утащить.

— Где Боболов, где Курилов?

— Вон ваш Курилов. — Смурага кивнул на матроса, который не спеша спускался по скоб-трапу с пеленгатор- ного мостика.

— Опять спишь на ходу! — обрушился боцман на матроса. — А ну в машину!

Грибанов с усмешкой смотрел вслед разъяренному боцману.

— За работу, ребятки, — сказал он молодым водолазам Веригину и Шебалкину.

В дверь водолазного поста был виден причал, где уже па ходу садились в машину матросы.

Веригин и Шебалкин облачили Григория Семеновича в скафандр.

Грибанов спускался по трапу, привычно чувствуя, как давит на плечи тяжесть, как тянет вниз скафандр. По мере того как он погружался в воду, становилось легче, вес исчезал: сначала полегчали ноги, потом туловище, а когда по иллюминатору полоснула мутная вода, скафандр стал как поплавок — воздух, наполнивший его, придал плавучесть и легкость.

Грибанов поплыл вдоль борта, ему помогал Веригин, подтаскивая сверху за шланг-сигнал. В шлемовых иллюминаторах плескалась фиолетовая от мазутной пленки волна. У кормы он ухватился за подкильный канат, заведенный с обоих бортов и пропущенный под днищем судна. Нажимая на золотник в шлеме и стравливая из скафандра лишний воздух, стал погружаться в воду.

Вода была мутной, видимость плохая, но солнечный свет пробивал грязную поверхность гавани и работать было можно.

Григорий Семенович добрался до винта. Осмотрел погнутые и зазубренные лопасти. Винт, конечно, надо менять. В доке замену сделали бы за несколько часов, а им работать суток пять — Григорий Семенович накидывал лишнее время на неопытность своих водолазов. Ремонт некапитальный, поэтому на капитана жмут, чтоб побыстрее закруглялся и выходил в море. «Ураган» получил две пробоины и ползет в док зализывать раны. На промысле каждый день что-нибудь да случается, кому-нибудь да нужна помощь.

— Подтащи-ка меня на нос! — приказал оп.

— Есть, — ответил Шебалкин по телефону.

Шланг-сигнал натянулся. Григорий Семенович медленно двигался вдоль судна, внимательно осматривая обросшие ракушками и зелеными бородами водорослей днище и корпус буксира. Все в общем-то нормально, если не считать вмятины с левого борта.

Осмотрев подводную часть судна, Григорий Семенович приказал вытаскивать его наверх. Он плыл к трапу, разглядывая близкое дно. Оно было захламлено, как городская свалка.

Торчали обрывки ржавых тросов и какие-то искореженные железяки, блестели консервные банки, валялись рыбацкие драные сапоги-бахилы, внахлест лежали цепи, листы железа, судовые фонари, колесные покрышки от автомашин, плетеные кранцы, обрубки шпал и горбылей, мотки проволоки, доски и даже велосипед, почти целый, не то брошенный, не то уроненный в воду. А уж про бутылки и говорить нечего. Где только не спускался он под воду, на разных широтах и меридианах, всюду встречал бутылки на дне, разных форм и емкости. Если бы он был собирателем, то у него была бы самая большая и самая диковинная коллекция бутылок.

Мимо обросших водорослями черных свай причала Григорий Семенович всплыл и полез на трап. И сразу же почувствовал, как тяжесть навалилась на плечи. Он с трудом поднялся по трапу.

С него сняли шлем, он с жадностью вдохнул теплый воздух, настоянный на запахах земли, порта и воды. Всякий раз, возвращаясь из подводного мрака, он с радостью ощущал на мокрых от пота щеках солнце, налетавший ветерок и не мог надышаться чистым вольным воздухом вместо шлангового, пахнущего резиной, сыростью и железом. Сколько лет выходил он из воды, сколько раз высвобождали его из скафандра, и все равно каждый раз его охватывала радость возвращения. Каждый раз вместе с водолазными доспехами снималось с него и душевное напряжение, будто возвращался он благополучно из разведки и теперь мог облегченно перевести дух.

Пока Веригин и Шебалкин снимали с него груза и манишку, отстегивали галоши, стаскивали водолазную рубаху, Григорий Семенович глядел на порт, залитый вечерним солнцем, на траулеры у причалов, на портальные высокие краны, без устали опускавшие длинные шеи в трюмы, на грузовые машины, шныряющие по причалам, на матросов, занятых своим делом на палубах, на докеров, окончивших рабочий день и идущих к проходной, — все было родным и близким.