Янис Ниедре - Деревня Пушканы

— Я ее в темном углу отколочу! — рассердилась Анна, узнав, что по вине Вонзович Федорова за чтение газеты повели к директору. — По-нашему, по-деревенски! Чтобы целый месяц с синяками под глазами ходила!

— За это тебя из школы выгонят, — бросил Плакхин.

— Я здесь все равно ничему хорошему не научусь. Разве нам тут знания дают? Были бы настоящие учителя, была бы трудовая школа.

— Трудовая школа? Что ты знаешь о ней? — карие глаза Гирша загорелись.

— Кое-что знаю… — Про трудовую школу она вообще-то выпалила сгоряча. О ней говорили в советское время, соображая, чем бы заменить обучение старых господских времен, мракобесную муштру, описанную Судрабом Эджусом в «Шальном Дауке».

Учебные заведения советского времени Плакхина уж очень заинтересовали. И только Гирш оставался с Анной наедине, парень начинал задавать коварные вопросы. Чему училась Упениек в советское время? Какие прочитала книги? Читала ли также «Оправданных» Лайцена? Почему, по ее мнению, Лайцена считают тенденциозным писателем?

Анна встревожилась. Это все неспроста. Такое не каждый спросит. Расспросы Плакхина как-то перекликались с ее беседами прошлым летом с Донатом Сейлисом и Викентием. У нее порою прямо язык чесался спросить: «На что тебе все это?» По уже приученная к сдержанности, она спокойно ждала, что же будет дальше.

В воскресенье после полудня в доме гротенских пожарных опять показывали кино — сцены из чудесной жизни богоматери Марии. В католическом молодежном журнале «Солнышко», отдельные выпуски которого всегда валялись в мужском и женском интернате, фильм очень хвалили, и ксендз Ольшевский рассказывал о нем в классе гораздо обстоятельнее, чем о божьих людях Ное, Лазаре и других.

Из восторженного рассказа святого отца следовало, что школьникам горячо рекомендуется посмотреть фильм, и поэтому учительница Тилтиня повела воспитанников интерната в кинозал. У пожарного сарая их поджидали ученики, живущие в городке, среди них и Гирш Плакхин. Дав Анне понять, чтоб она чуть задержалась, пока заведующая интернатом не проберется с пачкой билетов к контролеру, Гирш так ловко увлек ее за угол дома, что ему мог бы позавидовать любой похититель невесты из старообрядческой деревни.

— Тихо! — прошептал он, потащив ее за руку по закиданным капустными кочерыжками и увядшей картофельной ботвой огородам. — Только не отставай. Там будет поинтереснее, чем смотреть на эти бесплотные небесные силы. Если хочешь знать, так в этих фильмах святых играют девицы весьма сомнительного поведения и такие же актеры. Моему брату попался немецкий иллюстрированный журнал, в котором все это подробно описано. Ты не смотри на меня совой, я ничем плохим прельщать тебя не стану! Только о том, что ты увидишь и услышишь, никому ни слова. И в школе — тоже!

Они зашли в рабочий домишко на набережной Даугавы. Тут пахло щами и сушившейся обувью. Забитые всякой рухлядью сени, в комнате — печь с плитой, стол, подоконники уставлены цветочными горшками, широкая кровать в углу, сундук, скамейка вдоль стен напомнили Анне о крестьянском жилье в Пушканах.

В комнате они застали двух мальцов в темно-синих блузах, не то учеников какой-то мастерской, не то железнодорожников, продавщицу гротенской книжной лавки Пранусе и полную девицу из второго класса, о которой поговаривали, что из-за больной матери она вынуждена бросить школу. Познакомив Анну со всеми, Плакхин вышел из комнаты и чуть погодя привел с собой кареглазого парня лет двадцати пяти в сером городского покроя пальто.

— Товарищ Антон нам расскажет сегодня о последних событиях у нас и за границей, — сказал Гирш.

— Я для начала предложил бы кое-что прочитать. Например, отрывок из романа Андрея Упита «Северный ветер». — Парень достал из внутреннего кармана пальто завернутую в серую бумагу книгу.

— Может быть, кто-нибудь из присутствующих уже читал «Северный ветер»? Или хотел прочесть, но ему что-то помешало… — И он почему-то повернулся к Анне. — «Северный ветер» — большое событие в латышской культурной жизни. Думающая молодежь не может пройти мимо него. Хоть автор романа и повествует о прошлом, он все же говорит о нас, о сегодняшнем дне. В Латвии опять наступила суровая духовная и политическая зима. Все светлое, все весеннее подавлено. Кое у кого сердца скованы льдом. Нужны слова художника, чтобы растопить застывшую гору. Чтобы люди поняли: солнце свободы ушло не навсегда. После Райниса Андрей Упит самый крупный латышский писатель. За революционную деятельность буржуи бросили Упита в тюрьму. Власть черного воронья жаждала крови писателя. Но реакционерам был дан мощный отпор трудовым народом, палачи испугались. Андрей Упит вышел на свободу. И принес нам из тюремной камеры созданный там роман. Убедительное доказательство непобедимости трудового народа. Степинь, — товарищ Антон подал книгу одному из мальцов в синей блузе, — прочитай, пожалуйста, отмеченные страницы!