Вениамин Рудов - Временно исполняющий

Но младший сержант сам почуял неладное и, вглядываясь в светлеющую на небосводе узкую полосу ранней зари, весь подобрался. Поза, в какой он, слегка подогнув ноги и опершись на согнутые в локтях руки, крепко державшие «дегтярь», полулежал, напрягшись, говорила сама за себя.

«Сей момент сиганет в траншею», — подумал Ведерников и приготовился последовать за своим отделенным: положил в сумку гранаты, взял в руки запасной диск к ручнику.

— С пулеметом — в траншею! — резко обернувшись, приказал Новиков. — Быстро!

Не дожидаясь, пока напарник выполнит команду, Новиков, загребая руками и ногами в росистой траве, быстро пополз вперед, к защищенному кустарником береговому откосу, и замер там, что-то высматривая. В редеющей синеве стало заметно, как он вертит головой то вправо, то влево, немного с опаской приподнимает ее над кустами, видно силясь высмотреть нечто важное на вражеском берегу, где сейчас, слышно, возились немцы, не особенно прячась.

Ведерников, переместившись в траншею и установив пулемет для стрельбы, так же аккуратно, как прежде, положил по правую сторону от себя три гранаты и принялся наблюдать за младшим сержантом, не понимая, почему он так долго не возвращается; прошло всего две-три минуты, но ему сдавалось, будто Новиков непростительно долго без нужды торчит на виду у противника, обнаруживая себя и позицию. Светает же, думал он, недовольный.

Темнота отступала, рассеивалась. До восхода солнца еще оставалось порядочно времени, но бледные розовые отсветы уже стали подкрашивать небосклон, меркла узенькая долька луны, и блекли звезды. Все это Ведерников схватил одним взглядом.

— Довольно ковыряться там, — в сердцах крикнул Новикову, с трудом сдержав желание выругаться. — Вертайся назад. — Ему показалось — отделенный оглянулся и что-то сказал.

Но Новиков, снявшись с места, уже не ползком, а пригнувшись, сделал короткую перебежку к повороту траншеи, где молча лежал Миронюк, оба затем спрыгнули вниз, и отделенный, сбив на затылок фуражку, не хоронясь, в полный рост устремился по ходу сообщения к пулемету, трудно и часто дыша, левой рукой придерживая на боку туго набитую полевую сумку младшего командира.

С удесятеренной быстротой восприятия, какая возникает в минуты большого нервного напряжения, Ведерников без особого труда догадался — случилось что-то чрезвычайно серьезное. Он это понял чисто интуитивно, подался Новикову навстречу.

— Что там?

— Мало хорошего. — Новиков с трудом перевел дыхание и, схватив пулемет, крикнул, не оборачиваясь: — За мной! Они переправу наводят.

— Понтон?

— Бегом, туда!..

Не вдаваясь в объяснения, младший сержант сильным толчком выметнулся наверх, в считанные секунды достиг крайнего от реки дуба с двумя лазами в дупло. Почти одновременно с ним бросился на землю Ведерников, и едва успел лечь в удобном для стрельбы положении — вниз лицом, — как на противоположной стороне, где теперь устрашающе ревели моторы, вспыхнули в небе ракеты красного цвета.

«Началось! — холодея, подумал Ведерников и втянул голову в плечи. — Сейчас дадут жизни!»

Еще не угас красный свет сигнальных ракет, еще истаивали в небе призрачно-багровые островки, а оттуда, от горизонта, девятка за девяткой к востоку понеслись самолеты. В дрожащем воздухе грохотало, и душный, пропахший бензиновой гарью вихревой шквал гнул к воде камыши и поднимал метровую волну, со страшной силой разбивая ее о берег.

Тумана как не бывало, его рассеяло первыми же порывами, обнажив левый берег реки, где, как в разворошенном муравейнике, у десантных лодок и плотиков, у дюралевых понтонов, окрашенных в зеленый цвет, копошились вражеские солдаты в касках.

Ведерников пробовал считать самолеты, но сбился. Они шли и шли, волна за волной, низко, почти стелясь над лугом, проносились, как смерч, набирая высоту, и исчезали в рассветной дымке над Брестом.

Новиков не сводил глаз с разводий в зарослях камыша, где теперь с лихорадочной торопливостью несколько вражеских солдат, видно, саперы, крепили штормовой мостик на двух понтонах, а третий заводили на веслах другие.

Вибрировал спрессованный воздух, не смолк грохот последнего косяка пикировщиков, а над Забужьем опять взмыли ракеты, с раскатистым треском раскололось заалевшее небо, всесокрушающий ураганный огонь обрушился на правобережье, перепахивая его вдоль и поперек и поднимая высоко в воздух груды черной земли и тучи песка.

Вражеская артиллерия молотила прибрежную полосу методично и яростно, будто перед нею была не жиденькая линия траншей и окопов, обороняемая всего лишь несколькими десятками пограничников, а долговременные железобетонные укрепления с мощной артиллерийской защитой.