Умид уже заметил, что его руководитель, профессор Салимхан Абиди, с гораздо большим восторгом рассказывает о дефицитных вещах, приобретенных его женой по счастливой случайности, чем о хлопке. Особую гордость профессора составляли те предметы, которыми он владел один, которых ни у кого другого не могло быть. А если кто и вознамеривался стать обладателем такой же вещи, Абиди испытывал муки, чувствовал себя не в своей тарелке и всячески старался тому воспрепятствовать…
Салимхан Абиди был красноречив, как никто другой. Своими рассуждениями, ссылками на авторитеты, к слову ввернутыми поговорками и пословицами он умел убедить собеседников в справедливости своих воззрений даже в том случае, если в начале разговора его неправота была не только сомнительной, но и очевидной. Это он считал своим достоинством и в больших компаниях любил вспоминать, как однажды в молодости ему довелось состязаться с длинным на язык лавочником из их махалли и как, благодаря своему остроумию, заставил лавочника удрать под хохот многочисленной толпы.
Иногда профессор на час и на два задерживал у себя Умида, вошедшего доложить о проделанной работе, сажал его напротив себя на стул и начинал рассказывать о том, что жил в былые времена в их махалле тщедушный и малорослый мулла, который, казалось, еле ноги волочит, и все думали, что стоит ветерку подуть посильнее, и он без труда подхватит его и понесет, как сухой лист. И вот однажды все целый месяц только о том и говорили, как этот мулла до полусмерти избил беданабаза [12] Беданабаз — любитель перепелок и перепелиных боев.
Хайитбая, которого за силу и бесстрашие до той поры люди почитали барсом старого города.
Умид уже неоднократно слышал из уст Салимхана-домуллы, и всякий раз с дополнительными подробностями, о том, как некогда он укротил разъяренного быка…
Умид всегда внимательно слушал, доставляя этим удовольствие профессору, и про себя дивился, что Салимхан-домулла ни разу не заикнулся в разговорах с ним о своем вкладе в науку. Умид никак не мог разобраться, от скромности ли его руководитель умалчивает об этом и чаще всего говорит на отвлеченные темы или подобно тому, как хирурги питают слабость к цветам, бабочкам, пернатым и находят отдохновение в игре на дутаре или тамбуре, как воспитательницы любят рассказывать детям о страшных разбойниках и хищных зверях, так и он, Салимхан Абиди, старается отвлечься хотя б на короткий миг от того, чем каждодневно заполнена его голова…
Вчера профессор, разоткровенничавшись, начал рассуждать: «Вот ты день-деньской трудишься, трудишься, из месяца в месяц, из года в год, суетишься, вертишься, как белка в колесе, а когда тебя начинают наконец замечать, ты уже приближаешься к возрасту, который не назовешь ни «весной», ни «летом», скорее всего это уже «осень». Глядь, и здоровье растерял, как деревья теряют в эту пору красу свою. И начинаешь жить одними только воспоминаниями. Пробуешь перед кем-то для утешения души своей похвалиться, что тобою некогда сделано, побахвалиться немножко — и видишь на лицах равнодушных собеседников всего только вежливые, снисходительные улыбочки. Глядят на тебя как на дряхлую развалину. И не потрудятся подумать, что не всегда же ты был таким, что когда-то и ты обладал немалой силой. Не только в мышцах она была, но и в голове. Что совсем только недавно тебе вспомнился совет Авиценны пить каждый день натощак простоквашу… Ложишься время от времени в стационар на обследование. Пробуешь даже по утрам заниматься физкультурой. Но стоит чуть перебрать меру в выпивке или принятии пищи, как тут же одна сторона абкаша — коромысла перетягивает и сердцу становится невмоготу…
Иногда прихватишь ружьишко и выходишь к реке пострелять уток и фазанов. Или выезжаешь в степь на газике с приятелями, гоняешься весь день за джейраном. Будто отдыхаешь. А сам думаешь, что пришло время, когда никакой нет пользы ни тебе, ни от тебя. Ослаб ум, притупился взгляд… И вдруг неожиданно для себя обнаруживаешь, что тебя больше ничто не интересует — лишь бы спокойненько дожить остаток жизни. И тут-то с неизвестно откуда взявшейся энергией начинаешь трудиться, пока не откажет мотор в груди: ведь неизвестно, сколько осталось жить, и надо успеть обеспечить семью…»
Умид слышал, что профессор редко кому раскрывал душу. И только тем, к кому проникался особым доверием. Умид сразу же понравился ему. Профессору, видать, захотелось на правах руководителя поучить его жизни: пусть не повторяет ошибок, допускаемых многими, а сразу же начинает думать о будущем.
Читать дальше