Владимир Сергеев - Непредсказуемый Берестов

Комиссар тогда сказал Женьке:

— Друга нашего, Сашу Зайцева, к Герою представили.

Женька широко улыбнулся и спросил:

— А сейчас где Саша?

С ужасом понял Мещеряков, что Женька и не знает о гибели сержанта, что телефонная трубка, протянутая Женьке раненым, как думал мальчик, другом была зажата в его уже мертвой руке… Комиссар засуетился, стал поправлять одеяло, бормоча:

— Лежи, Берестов, лежи… Скоро поправишься… Скоро поправишься… Лежи пока…

А Женька продолжал улыбаться и не повторил своего вопроса, чего так боялся Мещеряков.

О Сашиной смерти Женька узнал случайно и позже. Узнал из разговора. Кто-то «прокинулся», как говорится, словом: «Их было двое, сержант погиб, а мальчишка чудом уцелел…»

Господи, сколько может выдержать маленькое детское сердце! Оно трепещет и замирает в худеньком тельце, разрывается от безысходной обиды, от беспомощности и жалости, от великой несправедливости и тоски, снова и снова привыкая к боли и одиночеству.

Женька два дня не мог есть, он лежал, повернувшись лицом к стене, и плакал. Наверно, ему казалось, что он плачет. Плакать он уже не мог, потому что слез у него больше не было. Ничто вокруг не вызывало у него интереса: ни соседи по палате — раненые бойцы, каждый день докучавшие хирургу «когда нас выпишут?» — ни врачи, ни медсестры… Женька воспринимал только одну из них — Надю, ее лицо, глаза, теплые твердые ладошки и тихий голос. Может, это от одиночества? Верно ведь, человек не может быть один. А Еремеев? Командир был далеко и в каком-то тумане… А надо же кому-то сказать о своей боли, сейчас, немедленно! И когда пришло наконец Надино ночное дежурство, Женька не выдержал:

— Знаешь, Надь, моего друга убили… А я и не знал… Я думал… — Женька больше не мог говорить.

И Надя сразу учуяла это. Она закрыла ему ладошкой рот, наклонилась и поцеловала в щеку. Какие у Нади мягкие, прохладные губы! И в этом простом движении девушки было столько искренности, что Женька вдруг успокоился. Так и уснул, держа в своей руке теплую Надину ладонь.

На следующее утро он встал, сам поправил одеяло и подушку.

«Ого! Талисман мой!» Костяной медвежонок лежал под подушкой, словно грелся в клубке из тонкой металлической цепочки.

Вид у Женьки самый что ни на есть фронтовой. Голова перебинтована. Торчит только одно ухо. Лицо от этого стало маленьким и смешным — глаза, нос да рот. На мальчишке халат с завернутыми рукавами и наскоро подшитый в подоле.

— Ну, Евгеша, ты сегодня в порядке, — говорит раненный в руку боец на соседней койке. — Теперь сам черт тебе не брат.

— Голова-то не кружится? — озабоченно спрашивает другой.

— Сейчас не кружится, — серьезно отвечает Женька.

И вдруг боец, лежащий у окна, сказал:

— Ничего, скоро выписка тебе будет.

Женька нахмурился, ставит на табурет собранные миски-ложки и садится на койку. Кто-то спросил:

— Ты чего, Жень, или нехорошо?

— Отвяжись от него. Не видишь? — говорит тот, что с костылем. И к Женьке: — Не горюй, браток! Такая есть война. Домой поедешь, своих повстречаешь… Вся жизнь впереди. Живи не горюй! А мы уж как-нибудь тут не промахнемся. А, ребята?

В ответ одобрительно зазвенели койки.

— Да мешок готовь! Мы тебя без подарков не отпустим. Фронтовик должен возвернуться домой с добрым пайком.

А Женька вдруг сообразил, что даже не знает имен этих людей, которые к нему всей душой… Ничего, так бывает в жизни. Главное — память, а имена… Имена потом и придумать можно.

В дверях появилась медсестра.

— Берестов! На выход. Девушка к тебе.

Трудно сказать, кто был более удивлен, сам Женька или его товарищи по палате.

В коридоре на скамеечке у дверей сидела Лена. Завидев Женьку, шлепающего к ней по коридору, девушка заплакала. Женька тоже набычился.

Лена встала, быстро обняла его и зашептала на ухо:

— Женечка, я ничего спрашивать не буду. Ты мне только адресочек оставь. Мне ведь и написать некому… — И вот тут она не выдержала. — Сашеньку очень жалко… Женечка, Женечка… И тебя теперь скоро отправят… И Катюхи больше нет… И Волкова, и Генералова, и Урынбаева… И Жорика, парикмахера…

— Как нет?.. — по ногам и спине поползли мурашки, Женьке сразу стало зябко.

— А в том бою. Когда тебя и Сашеньку отправили… Маслов всех повел… Атака была. Рукопашная… Маслов таким оказался!.. Герой прямо. А как он плакал над Катенькой… В госпитале он сейчас… Знаешь, никого из наших не ранило даже, или убитые, или целые. Удивительно!