Владимир Сергеев - Непредсказуемый Берестов

— Товарищ старший лейтенант, крыша-то провалилась, боком лежит, ее стенка держит! — кричал Еремееву старшина роты. — Может, танком зацепить?

Когда танк буксирным тросом потянул за край крыши и поставил ее на «попа», открылось заваленное кирпичом и балками пространство…

Мертвое тело Зайцева было зажато между стеной и крышей. Оно сползло вниз, на груду обломков… Медсестра кинулась к нему и замерла… Грудь сержанта представляла собой черное зияющее отверстие, словно снаряд прошел сквозь это большое сильное тело, а уж потом разорвался на тысячи мелких осколков…

Женька с неизменным рюкзачком за спиной лежал в противоположном углу, лицом вниз, засыпанный щебнем и обломками кирпича. В протянутой руке зажата телефонная трубка с куском оборванного кабеля. Ушанка сползла с головы, закрыла лицо, струйка крови запеклась на тонкой обнаженной шее. Над ним, зацепившись одним концом за стену, застыла огромная железная балка, чудом держась еще на переломленных стропилах…

— Балка! — заорал Еремеев. — Балка! Держать!

Бойцы не могли дотянуться до балки и просто встали под нее, вытянув вверх руки.

Еремеев сам вынес Женьку из руин, опустил на носилки, что стояли тут же на снежном крошеве, и, отступив на шаг, не мог произнести ни слова. Он стоял белый лицом, упершись взглядом в спины двух девушек-медсестер, склонившихся над Женькой.

— Да шо вы переживаете, товарищ старший лейтенант? — с мягким украинским акцентом сказала одна из них, поднимаясь с колен. — Живой ваш хлопчик! — и добавила: — Та може и жить буде. Голову дюже покорябало…

Укутанного в полушубок, Женьку прямо на броне танка отправили в санбат. Он так и не пришел в сознание.

Тело сержанта Зайцева опустили в могилу, вырытую тут же, на разъезде. Роты, выстроившись в каре, в две шеренги, отдали герою последние воинские почести — троекратный ружейный салют распорол мартовскую морозную тишину…

Еремеев увел десант в дивизию.

На самом краю поля, прямо у леса — каменный одноэтажный дом. Что в нем находилось раньше, сказать трудно, только жилым это помещение назвать никак нельзя, скорее оно было похоже на контору какого-нибудь хозяйства: три длиннющих больших комнаты выходили дверьми в широкий светлый коридор с множеством окон… Сейчас коридор перегородили в нескольких местах, понаделали маленькие комнатушки, временно, конечно, до тех пор, пока дом будет называться «хозяйством Лося». Можно подумать, что здесь водятся лоси, но Лось — это не лесной красавец, а человек, фамилия у него такая, а полностью — военврач второго ранга Лось. Пожилой доктор, вовсе на лося не похож, а похож на маленького поросенка с белой щетинкой на голове и розовыми щечками…

Со стороны трудно угадать в этом доме и прилегающих к нему постройках санбат — санитарный батальон дивизии, — если бы не крытая брезентом машина с большим красным крестом, стоящая одиноко, словно конь у коновязи, да снующие по двору девушки в шинелях и ватниках, накинутых на белые медицинские халаты.

Надя Семенова — тоненькая, высоконькая санитарка — совсем молоденькая, почти девочка, ей и восемнадцати небось нет. У Нади широкие черные брови, светло-синие глаза, вздернутый носик и ямочки на щеках. Это придает ее лицу неунывающее, вечно смешливое выражение. Когда Надя смеется, то прикладывает к губам ладошку, словно стесняясь своего веселья. Руки у Нади теплые, а ладошки твердые, с круглыми бугорками мозолей.

Вот толкнула она коленкой дверь с улицы, поставила ведра с водой в сенях на широкую скамейку, сбила снег с валенок, скинула их у порога и, сунув ноги в серые мягкие тапки, прошла в теплый широкий коридор.

— Давайте посуду, тетя Клава! — крикнула Надя немолодой нянечке с круглым добродушным лицом.

— Собирает… — махнула рукой нянечка. — Пусть собирает потихонечку…

И Надя улыбнулась, зная, о ком идет речь.

Прошло десять дней, пока Женька окончательно встал на ноги. Военврач Лось сказал, что с головой Женьке не везет: еще один такой удар — и быть Женьке дурачком или… писателем. Сотрясение мозга какой-то там степени, Женька не уловил какой, да рассечение покрова затылочной кости… Второй раз за войну Женьке штопали голову. Если верить пословице, что бог любит троицу, Женька был согласен и на третий раз. Только чтоб не до смерти.

Он еще не вставал, когда навестил его Мещеряков. Комиссар рассказал Женьке, чем кончился налет немцев на участок батальона связи. Группу фашистов остановили дорогой ценой. Но фамилии погибших связистов Мещеряков не знал, знал только своего знакомого — Урынбаева и что тот погиб, ведя за собой бойцов в контратаку.