Сергей Панасян - Рос орешник...

Лесник и правда был мал и сухой как сучок. Он согласился, чтобы я пожил у них, но только предупредил: «Если выпьешь, дак чтоб без матерных слов, потому как у меня две девки… И пороху не дам, не надейся… Клопов нет, вывели прошлогод…»

За ужином я увидел всю семью. Надо сразу сказать, что семья была какая-то необычная. Было удивительно и странно рассматривать эти необыкновенные лица, склоненные над тарелками при свете керосиновой лампы. Хозяин Николай блестел маленькими уголечками глаз, шея длинная и красная, переломленная кадыком, плоская лысина в тонком дыме редких волосин. Он был похож на уродца, лишь руки, большие и красивые, внушали уважение, он их часто клал на стол и оглядывал семью — все ли в порядке. Потом косился на жену, косился боязно и восхищенно. Я тоже на нее косился. Маруся светилась в потемках чистым лицом, она походила на княгиню с суриковских полотен, и платок повязан низко над бровями, и глубокие колодцы глаз плескались мраком. Она была словно вырезана из белого камня, сильная и большая, ни одного лишнего движения, все делала тихо и ладно, как бы повелевала всем лениво и властно. Я сам себе казался маленьким и никудышным, глядя на эту неповторимую женщину. «Ей бы в кино сниматься, играть героинь шолоховских… Аксинью бы…» Она вдруг улыбнулась:

— Рот-то не разевай, а то все остынет.

Подложила гречневой каши:

— Ешь словно беззубый! Смотри, греть для тебя специально не буду.

Я стал старательно жевать, набивая рот.

Старшая дочь красиво моргнула мне своими глазами, которые казались в сумраке смоляными, и я почувствовал себя вконец ничтожным, уж больно великолепны были эти глаза, и вообще мне стало казаться, что все они, сидящие за столом, ни черта не понимают в красоте, поскольку не обращали на свою красоту никакого внимания.

Хозяин сказал:

— Эмилия, не пей.

И тут я узнал, что девушку зовут Эмилия. «Эмилия, значит? Это что-то речное».

— Пусть пьет, это же настойка! — сказал мальчик лет шестнадцати, единственный сын лесника. Он был похож на Эмилию, только волосы черные. А третий отпрыск — эта самая рыженькая девчушка. Сперва она показалась невзрачной, но теперь, ближе, я разглядел, что черты лица ее правильны и нежны, рот малиново выгнут, а глаза так светло и чисто распахнуты, что сердце замирало от восхищения: «Вырастет, вот вырастет, это будет — да! Ну надо же… Такие все…»

Я долго не мог уснуть и гладил ладонью прохладный полог. «Как везет иногда людям. Сразу столько красивых в одной семье. Смотрел бы и смотрел, и грустно как, что это все здесь было и останется, и я тут совершенно ни при чем, они не больно меня и замечают».

Мысли мои немного расплылись. «Вот здесь в лесу, в глухом уголке такие красавцы живут… И Эмилия… как в романтическом рассказе… Она бы в меня влюбилась, ведь кого ей тут любить? Я бы увез ее… Нет, нет! Я бы тут остался. Увозить нельзя. Посмотрит на людей и выберет получше, чем я… Такая-то краса… Да и мать ее, вот же дура… За сморчка пошла! Да и перевозчик ей не пара… Да она в городе… Да она бы себе такого нашла! И сын, как его? Авдей. Авдей, он, конечно, в город уедет, и женщины за ним всю жизнь стадом будут ходить. И ему все легко будет даваться. И девчушка эта Таня… Я уже стариком буду, когда вырастет… Эмилия. Хоть бы один поцелуй… Хоть бы один».

Дом большой, комнат много, стеночки деревянные, дощатые. Кто-то прошагал, скрипя половицами, и я услышал тихий шепот:

— Мария, Мария, иди, хватит шастать-то в темноте, — звал хозяин.

Половицы снова заскрипели. Мария, видимо, подошла, наверное, стала раздеваться, я представил и задохнулся от злости. «Это ведь как бывает! Мария…»

— Ты пошто не спишь? — отвечала женщина.

— Да душно.

— Спи-ко! Волосы вишь у меня спутались, сено нынче толкла на сенник да и платок туда видно затолкла…

— Какой платок? — шептал хозяин.

— Да не помню. Ты пошто мне не даешь волосы-то резать? Быстро ведь отрастут.

— Не режь. Если не отрастут?

— Постоялец-то какой пришибленный. Не больной он?

— С чего ты взяла?

— Пьет мало, ест мало… Говорит мало.

— Эдакой характер, поди.

— Бедненький.

Я натянул одеяло на уши. «И она еще меня жалеет! Она, что, в зеркало никогда не смотрелась? А и правда, вроде в дому нет ни одного зеркала».

— Спи, не ерзай! — услышал я сердитый шепот хозяйки.

— Че, и не дышать мне?

Я навострил уши, хотя с моей стороны явно было бессовестно подслушивать, но тут я не мог удержаться. «Ага, сейчас узнаю…» Я и сам не понимал, чего и узнать хотел. Что-то треснуло, наверно, бревно в стене или угол дома осел.