Георгий Данелия - Не горюй!

— Я тебя прощаю, Розочка, — грустно улыбнулся Любашкин. — Я понимаю, кто — он, а кто — я. Кесарево — кесарю!

— Это недоразумение! — закричал Травкин, отстраняя Розочку. — Я двадцать лет не пил! Простите! Я куплю вам новых рыб!

— Молчите! Молчите! — Любашкин изо всех сил замахал руками. — Каких рыб?! Вы, наверное, еще не знаете! Иван Сергеевич, вы… — марсианин!

— Что?! — Розочка, задохнувшись, прижала руки к груди.

— Я так и знала!

— Я вам куплю рыб, — тупо повторил Иван Сергеевич. — Названия только напишите.

— Товарищ Травкин… Иван Сергеевич! — торжественно и даже скорбно сказал Любашкин, — час назад «Голос Америки» сообщил, что наличие у вас тридцать третьего зуба является прямым подтверждением теории итальянского профессора Унгаретти о том, что марсиане посещали Землю! Таким образом, вы — прямой потомок марсиан!

В наступившей тишине слышалось только бульканье воды в ванной и фырканье Миши.

В номер без стука вошел рыжебородый краевед и оглядел жадным, фанатичным взглядом всех присутствующих. Он сразу угадал Ивана Сергеевича, шагнул к нему и сказал:

— Мне необходимо с вами поговорить. С глазу на глаз.

И было в краеведе что-то такое, что заставило Ивана Сергеевича послушно кивнуть.

— Это ванная? — спросил краевед.

— Наверное, — сказал Иван Сергеевич.

— Прекрасно! — сказал рыжебородый, и они скрылись за дверями ванной комнаты.

— Я имел нескромность потревожить вашу супругу, — сказал рыжебородый, не обращая никакого внимания на сидящего в ванной Мишу, лихорадочно блестя глазами.

— Мне нужен ваш череп… черепная коробка или, в крайнем случае, челюсть.

Иван Сергеевич выслушал эту просьбу уже совершенно спокойно. Ничто сейчас не могло его удивить или испугать.

— Да, — сказал он.

— Вы согласны?

— Да, — очень тихо сказал Травкин.

— Распишитесь! — сказал рыжебородый и сунул Травкину перо и бумажку. Иван Сергеевич послушно расписался. Рыжебородый отсчитал шесть десяток и протянул их Ивану Сергеевичу.

— Что это? — спросил Травкин.

— Шестьдесят рублей. Гонорар.

— А-а… спасибо, — тихо поблагодарил Травкин.

— Слушай, дядя, — сказал Миша, закутываясь в полотенце. — Бери и мой!

Рыжебородый оглянулся на Мишу и смерил его презрительным взглядом.

— Ваш череп не представляет никакого интереса для науки молодой человек. Такие черепа молодой человек, можно достать на любом кладбище в любом количестве.

— Ну уж и такие! — обиделся Миша и поискал глазами по ванной. Он увидел металлический бак на стене, подошел к нему и с размаху боднул бак лбом. В баке появилась большая вмятина. — Ну, как черепок?

Рыжебородый, не обращая на него внимания, вежливо попрощался с Иваном Сергеевичем и вышел.

Иван Сергеевич тихо заплакал.

По уютному и тихому холлу гостиницы расхаживал лохматый юноша с черным шарфом на шее и в джинсах. Он, дико завывая и окая, наговаривал в микрофон диктофона:

Спецкор Безродный сидел в кресле. Он был в новом костюме, перед ним на столике стояла новая портативная пишущая машинка, на груди висел новый фотоаппарат. Спецкор, затаив дыхание, слушал юношу.

— Ну, как старичок? — спросил юноша Безродного, окончив четверостишие.

— Блеск!

— Ну, что там у тебя еще? Дуй дальше, старик.

— Отличные производственные показатели, — прочитал Безродный звонким, счастливым голосом, — товарищ Травкин всегда сочетал с общественной работой и занятиями спортом.

— Не вкусно! — юноша презрительно скривился и фыркнул. — Ты мне только факты давай!

— Хорошо, — живо согласился Безродный. — В тысяча девятьсот…

— Погоди! — властно остановил его юноша и, закатив глаза, завыл:

— Вот он! — сказал Безродный, увидев быстро пересекающего вестибюль Травкина. За Иваном Сергеевичем бежали Любашкин, Розочка и Миша.

— Товарищ Травкин! Товарищ Травкин! — кричал Любашкин сдавленным от волнения голосом. — Не надо! Не делайте этого! Богом заклинаю!

Травкин не оглядывался.

В дверях Любашкин догнал Ивана Сергеевича и схватил за полу пиджака.

— Пустите! — взмолился Травкин.

— Вы что это делаете?! — возмущенно спросил подбежавший Безродный. — Вы что хулиганите?!

— Старик!.. Учти, что я боксер! — крикнул издалека Безродному юноша-поэт.

— Простите, я машинально, — сразу же извинился Любашкин и отпустил Травкина.