Вера Фелисова - Все мои братья

В 1953 году в Саратове на всесоюзных соревнованиях по гребле на байдарках мы с подругой выиграли решающий заезд. Публика аплодировала. Играл оркестр. Стоя на пьедестале, я смотрела на праздничную толпу и неожиданно увидела в ней человека, который показался мне знакомым.

Это был мужчина в отлично подогнанной военной форме. Я вгляделась пристальнее в черты его лица. Неужели передо мной Николай Александрович Шорин? Тот самый Шорин, который в трудном сорок первом командовал батальоном. Я была санинструктором в том батальоне. Шли кровопролитные бои под Ленинградом. Незабываемое время. Незабываемые люди. Незабываемые имена…

Началась церемония закрытия чемпионата. Награждали победителей. Но я покинула свой пьедестал и вклинилась в толпу.

— Николай Александрович!..

Он оторопел. Он долго всматривался в мое лицо. Наконец узнал.

— А, Царева!..

— Когда-то была Царева…

Комбат протянул мне руку. Все глядели на нас. Оркестранты перестали дуть в свои трубы.

— Не будем мешать им…

— Не будем…

Мы отошли в сторонку. Шорин смеялся.

— Надо же, как ты меня увидела!.. Хотя нет, ничего удивительного… С пьедестала видней… Ну, ладно… Есть одно предложение… Ко мне домой, и немедленно!..

В голосе моего бывшего командира прозвучала знакомая мне начальственная интонация.

О многом переговорили мы в тот день. И конечно же, разговор только вначале коснулся соревнований. А дальше пошли воспоминания о боях, которые вел наш батальон на Ленинградском фронте. Гатчина, Волгово, Ирогоща, Порожки…

Был момент, когда комбат неожиданно помрачнел.

— Такие вот дела, Царева-Фелисова… Столько пережито-перевидано… Столько удивительных людей потеряли мы в боях… Помнить надо о них… Помнить не только нам… Как думаешь, санинструктор?

Что я могла сказать ему? Да, конечно, хотелось бы, чтобы не ушло в безвестность все пережитое нами там, на полях войны.

— А тех, кто остался жив, — Шорин сокрушенно вздохнул, — попробуй найди… Пытался я… Да все это не так просто…

Мне было по-человечески жаль комбата. Разыскивать людей — значит писать и писать, посылать запрос за запросом. Сотни, тысячи писем. Кропотливо, изо дня в день. А у Николая Александровича нет правой руки. Да и сил у него теперь много меньше, чем было тогда, в сорок первом.

Конечно же, я обещала помочь командиру и, возвратясь домой, в Ленинград, сразу же взялась за это дело. И заняло оно ни много ни мало двадцать лет моей жизни. Причем было все. Были дни и месяцы мучительных ожиданий, надежд, отчаяния. Были мгновения невероятной, неописуемой радости встреч с однополчанами, многие из которых числились в списках погибших. А еще письма. Тысячи и тысячи писем…

Отыскивая наших боевых товарищей, я не думала о создании книги. Я выполняла обещание, данное комбату. Но история моих поисков могла бы стать сама по себе увлекательной, полной драматизма книгой. С каждым новым найденным мной архивным документом, с каждым письмом, с каждой встречей все ярче вырисовывался коллективный подвиг курсантов Ново-Петергофского военно-политического училища имени К. Е. Ворошилова на поле боя.

Мысль по возможности подробнее написать об этом пришла сама собой.

Вместе с пограничниками была я в боях. Как санинструктор, я перевязывала раненых и вытаскивала их на плащ-палатках в безопасное место. Но писать я стала не о медиках, не о тяготах и сложностях их работы на фронте. Я стала писать о боевых делах курсантов и командиров нашего батальона. Сестрой, сестричкой, сестренкой звали они меня в военную пору и зовут до сих пор. Вот почему я решила назвать свою книгу «Все мои братья». Сестра, сестричка, сестренка пишет в ней о своих братьях, о их доброте и мужестве, о непреклонной стойкости и умении побеждать.

Все они были коммунистами или кандидатами в члены партии, удивительными, бесстрашными, сильными духом людьми.

Пишу и вижу давнее, пережитое. Вижу дороги, по которым мы шли. Вижу бои. Вижу затухающие взоры тяжело раненных, предсмертный румянец, исчезающий с их лиц. Ни одного стона, ни одной жалобы. Только тихий шепот, последние спокойные просьбы, смысл которых всегда был один и тот же: «Сообщи родным, что, умирая, думал о них. Скажи, что желаю им счастья. Подтверди, что дрался до конца. Что верю в победу. И жалею, что имею в своем распоряжении только одну жизнь. Отдал бы и вторую, лишь бы взять верх над фашистами. Скажи…»