Владимир Комиссаров - Старые долги

Новоселье едва не нарушил Иннокентий Павлович, но все обошлось: тетя Даша, поняв затруднение молодых, легко сбила его со следа.

— На старости врать нау́чите, — сказала она, лукаво и кокетливо поджимая губы и подталкивая Юрчикова кулачком в бок. — Чего испугались, глупые? Родителям свадьба — радость. Эвон я — сучок сухой, без потомства, сравнить не с чем. Глянь-ка, Светик, на своих. Бабка — рожа корытом и дура дурой, хоть учителка. Кеша уже чуток посправней, поумней. Ты всем взяла, что личиком, что умом. А детки ваши вовсе королевичами родятся…

— Золотые слова! — гаркнул Геннадий, на радостях чмокнул Селиваниху в морщинистую щеку и рысцой отправился туда, откуда вернул его недавно неожиданный оклик Билибина, а именно к летней кухоньке во дворе, где у него на плите грелся с утра бак с водой.

Пока он возился с чадившей плитой, в доме тоже не сидели даром. Когда Гена вернулся, то едва не наскочил на странную фигуру, в которой с трудом узнал Селиваниху. На ней были остроносые красные, похожие на стручки перца, туфли, зеленое, в желтый цветочек, трикотажное платье, а седая голова повязана шелковой пестрой косынкой с изображением римского Колизея. В этом наряде тетя Даша стала похожа на престарелую американскую туристку, отбившуюся от своей группы и невесть как угодившую в Ярцевск. Светка сидела на матраце и окидывала Селиваниху взглядом художника. Старухе не хватало лишь бус и браслетов. Туфли были совсем новые, вышедшие из моды только в начале года, трикотажное платье тоже новое, правда синтетическое, а косынки у Билибиных валялись по всей квартире, так что Иннокентий Павлович порой по рассеянности употреблял их совсем не по назначению, например когда приходилось на кухне прихватывать что-нибудь горячее. Выбирая наряды для Селиванихи, Светка остановилась на них в первую очередь, потому что они, несколько старомодные, как раз и должны были понравиться этим тете Даше. Так и случилось: Селиваниха вертелась перед облезлым зеркалом и все восклицала взволнованно:

— Сорок пять — ягодка опять!

Юрчиков недолго любовался тетей Дашей в ее новом обличье. У него впереди был непочатый край работы. Пока на плите грелась вода, предстояло соорудить подпорки к матрацу, чтобы придать ему пристойный вид. У Селиванихи подходящего материала, а тем более инструмента, не оказалось, и Гена не раздумывая перемахнул через заборчик во двор к Фетисовым, где успел разглядеть хозяйство куда более серьезное, чем на своей половине. Вышедшему навстречу хозяину он, поздоровавшись, изложил свою просьбу насчет инструмента и обрезка доски. Фетисов довольно долго разглядывал его и наконец сказал, не ответив на просьбу:

— А я тебя знаю. Ты в первой лаборатории работаешь. На третьем этаже. Верно, нет?

— Точно, — сказал Юрчиков не колеблясь, хотя на самом деле все обстояло иначе. — Я тебя тоже знаю.

— Тогда заходи! — сказал Фетисов, обрадовавшись законному поводу отметить встречу, но, вспомнив о том, что он находится не в прежней, а в иной, новой жизни, которая диктует ему свои законы, быстро поправился: — Заходи вон в мастерскую, бери чего надо… Подпорки, говоришь? Ну и валяй, строгай!

Не успел Геннадий войти в мастерскую и взяться за пилу, как Фетисов, не выдержав, присоединился к нему. Некоторое время он скептически наблюдал за Юрчиковым, определяя его действия руководящими указаниями и очень низко оценив способности нового соседа, а в конце концов отобрал у него инструмент, заявив, что лучше сам все сделает, чем будет мучиться, глядя на такую халтуру.

Юрчиков, смутившись, не стал возражать, рысцой побежал к разгоревшейся плите, плеснул из бака в тазик и, покрикивая: «Бабоньки, брысь! Освобождай фронт работы!», — принялся за генеральную уборку в доме Селиванихи. Он мыл, скреб, оттирал все подряд — полы, стены, окна; тетя Даша только ахала, глядя, как преображается ее порядком запущенное жилье, и повторяла завистливо:

— Повезло тебе, девонька, вот повезло!

— Это еще неизвестно, кому больше повезло, — отвечала Светка, посмеиваясь.

— Ну, давай считать, мне больше всех, — примиряюще сказала тетя Даша. — На старости лет бог деточек послал!

Селиваниха и правда была очень довольна; беспокоило ее лишь одно: как бы этот тронутый, потерявший всякое мужское обличье, шлепающий мокрой тряпкой по полу, не втянул и ее в свою грязную работу. Поэтому когда Светка попросила Селиваниху сбегать в магазин, чтобы отметить новоселье, та с радостью согласилась. Светка вручила ей последнюю четвертную и вздохнула: придется завтра опять грабить Кешу и он, как всегда, начнет занудничать. Впрочем, теперь она знала, что и отец и бабушка — жуткие эгоисты: если бы бабушка освободила комнату, не пришлось бы на такие расходы идти…