Юрий Благов - Аншлаг [Рассказы о цирке]

— Ты мне должен больше, чем я тебе! У меня ты стал настоящим борцом. Благодарить должен…

И я снова пустился в путь, и мне как будто повезло: попал в чемпионат совсем солидный… Таким по крайней мере считал его косоглазый борец-ирландец, с которым я вместе поселился. У него был великолепный кожаный кофр. Никто в чемпионате подобного кофра не имел, и ирландец то и дело смахивал пыль со своего сокровища. Но однажды он его открыл, и я увидел на дне пару носков и старую фотографию.

— Скажи, пожалуйста, — обратился я к ирландцу, — ты давно работаешь у этого хозяина?

— Семь лет, а что?..

— Ничего, — сказал я и в ту же ночь удрал из чемпионата.

Меняя бродячие труппы, я поймал себя на том, что не жалею о перемене профессии. Видимо, я еще не успел полюбить море, а вот борьбу полюбил, делая явные успехи. Иногда даже поражение приносило мне пользу.

В одном австрийском городке самым популярным человеком считался владелец колбасной. Обладая большой физической силой и приличным достатком, он в числе других почетных граждан всегда встречал приезжавших в город именитых гостей. Не один премьер-министр здоровался с ним за руку. В то же время колбасник был человеком демократичным и охотно боролся в приезжавших чемпионатах, отстаивая, так сказать, честь родного города.

В летнем саду, где мы выступали, он вызвал меня, и на эту встречу пришло уйма народу. Перед именитым любителем заискивали и борцы, и хозяева чемпионатов, ибо он обеспечивал сборы. Меня колбасник должен был, конечно, положить, а в последующие дни приняться за остальных.

Перед самой встречей я зашел за перегородку, где пожилой слуга старательно натягивал на любителя трещавшую по всем швам борцовку. Увидев на стене новенькую шляпу, я похвалил ее.

— Парижская модель, — небрежно заметил почетный гражданин.

Я захотел ее примерить, и он милостиво разрешил. Шляпа мне очень шла. Потом, как бы между прочим, я попросил колбасника не слишком круто обходиться со мной во время борьбы.

— Ладно, ладно, — величественно прогудел он, — Филек!

Слово «филек» в точном переводе означает «нога от мухи»… И действительно, когда мы вышли на сцену, зал возбужденно загудел: в колбаснике было сто тринадцать килограммов, а во мне, на жаргоне борцов, «семьдесят пять вместе с чемоданом».

Однако веса в любителе было много, а техники ни-какой. И когда я перебросил эту тушу через себя, мне особенно обидным показалось инсценировать свое поражение. От злости я воткнул колбасника носом в ковер и начал выкручивать ему руку. Я уже не был последним человеком в чемпионате и такую вольность позволить себе мог.

— Пусти… — зашипел мой противник, но я и не подумал этого делать. — Пусти же, — повторил он и, задыхаясь, добавил: — Я тебе… шляпу подарю.

— Серьезно? — обрадовался я.

Мой противник попытался кивнуть головой, но только засопел, однако мне этого было вполне достаточно. Вскоре под неистовый вой своих поклонников колбасник положил меня на обе лопатки.

А наутро в гостиницу явился мальчик и вручил мне красивую коробку. В ней находилась парижская шляпа.

На ярмарках мы не ограничивались борьбой, а устраивали также бенефисы атлетов, на которых они демонстрировали свою силу и красоту. Один такой атлет в день бенефиса у нас пропал. Ждем-ждем, наконец пустились на поиски и выудили его из пивной, где он куражился перед поклонниками. Отрезвили его как могли и вытолкнули на манеж. Он сперва держался молодцом — гирями пожонглировал, рельсу согнул на спине, покрутил ногами карусель с восемью пассажирами и в финале, во время приготовления к самому сложному, трюку, начал покачиваться.

Но вот он лег, как и полагалось, на пол, накрыли мы его деревянным настилом, а по этому настилу должен был проехать автомобиль с духовым оркестром.

Оркестр заиграл марш, машина тронулась с места, въехала на настил, а мотор на самой середине этого настила возьми да и заглохни! Музыканты повыпрыгивали из кузова, мы подняли настил, а наш атлет лежит на полу с закрытыми глазами… Оказывается, уснул.

Вскоре начал бушевать по Европе пожар большой войны. Однако в захолустья, в которых мы выступали, еще не доносился запах гари. В сороковом году, будучи довольно популярным борцом, я получил письмо, изрядно польстившее моему самолюбию. Хозяин крупного чемпионата сообщил, что в швейцарском городе, где он работал, появился любитель, который уложил одного за другим всех его борцов. Выставлять было уже некого, и мне предлагались хорошие условия.