Иосиф Герасимов - Миг единый

Они вдвоем пошли к спальне и, чем ближе подходили к порогу, тем, казалось Оле, быстрее уменьшались в размерах, становились совсем крохотными, — она, державшая его под руку, и он, медленно волочивший ноги, двое уже немолодых людей, уходящих куда-то далеко-далеко; дверь затворилась за ними, не издав никакого звука… Оля повернулась к Кате, та стояла, ухватившись за край стола, вся в напряжении, а лицо — потухшее, и Оле стало нестерпимо жаль эту женщину…

Врач пробыл возле Александра Петровича более часа, уезжал в сумерки, устало говорил:

— Надеюсь, что все страшное позади, но полный покой, полный, и больше никаких встреч. — Он старался быть строгим, но выглядел сварливым.

Катя проводила врача до дверей и вернулась в спальню. Грязно-серые сумерки припали к окну, в небе ворочались набухшие, тяжелые облака, в комнате было мрачно, все предметы виделись расплывчатыми, и таким же расплывчатым было лицо Александра Петровича; Катя побоялась зажигать свет, ей почудилось — Александр Петрович задремал. Она села на край кровати, положив руки на деревянную спинку, и опустила на них тяжелую голову. Было тихо в доме. После того, как в квартире побывали чужие люди, тишина казалась особенной. Кате чудилось, будто в ней затаилось нечто скверненькое, способное в любое мгновение проявить себя. Все, что произошло у нее с Олей, теперь оборачивалось против нее… «Как же я могла, как могла? — корила она себя. — Сорвалась, как трамвайная крикуша. Да как же это так? Противно-то… господи, как же противно!» Она стала вспоминать, с чего все началось, и, вспомнив, ужаснулась: «Дались мне эти папки!» Только в больной, измученной тревогами голове могла родиться мысль, что в этих папках может храниться некая опора на будущее, — глупость-то какая. Сколько раз убеждалась: думать крепче надо, все надежды — только на саму себя, а вот поди ж ты, куда повело, и все оттого, что начала торопливо прикидывать: а как жить дальше?

Но что поделаешь, она приучила себя издавна рассчитывать каждый шаг вперед, и, как бы худо и сложно ни было, всегда находила время оглядеться по сторонам и поступить как можно разумнее, укоряя себя, вместе с тем размышляла, как же ей выправить свой поступок, потому что знала: Александр Петрович может ей не простить… Он из таких: одна, но сильная обида — и замкнется, отрешится, и тогда уж ничем не оборотишь его снова к себе. «Как же быть?.. Как быть-то?» — спрашивала себя Катя и впервые не находила ответа…

Она не знала, что Александр Петрович в эти минуты не спал и тоже думал обо всем случившемся в его доме. Он представлял, как три эти женщины стояли возле его постели, в какое-то мгновение ему показалось, что это была одна женщина, одна-единственная в трех разных лицах, но только на мгновение, — они были так несхожи меж собой.

Он верно им сказал, что они — его жизнь, потому что разные годы, прожитые им, тоже были несхожи, и сам он менялся не только внешне, но и по душевному складу своему.

Был он молод, напорист, терпим к неустройствам послевоенного быта, и жил больше надеждами, чем днем текущим, — тогда и повстречалась ему кроткая и чистая душой Надя; и когда он уже хорошо пообтерся в разных передрягах и начал уставать от трудов и потерь, тогда и появилась Оля, не щадившая себя, и он щедро принимал все ее бесхитростные заботы; но и этого оказалось судьбе мало, — объявилась Катя, без ее уверенности ему было бы невозможно…

Да, все трое были как бы частью его самого в разные годы… И напрасно искать ответ — верно или неверно прожил он, ведь иначе бы и не смог, а если бы смог, то это была бы другая жизнь, не его… Она была связана с этими тремя женщинами и еще многими людьми, которые то приближались к нему, то отходили, и тогда появлялись новые люди и возникали новые связи, но те, старые, все равно сохранялись, хотя и отодвигались на дальний план, и если сейчас взять и проследить, скольким людям он обязан в этой жизни и сколько были обязаны ему, то может образоваться целое поселение, но и от него наверняка потянутся нити дальше, к другим городам, а потом к странам, к морям и континентам, и уж не найдешь концов, и если посмотреть вот так, то, может быть, его маленькая жизнь вовсе не окажется затерянной среди огромного мира других жизней, — от этой мысли он вздохнул посвободней и попросил Катю:

— Зажги-ка свет…

Катя встрепенулась, быстро подошла к тумбочке и зажгла ночник — темнота отодвинулась к окну и углам. Когда Александр Петрович привык к свету, то увидел прищуренные, беспомощные без очков, наполненные тоской и тревогой глаза женщины, и ему остро захотелось приободрить ее, поддержать.